Вот так Хосстраттер, третий и наименее энергичный из охотников за королевским титулом, уже успевший смириться с проигрышем, вернулся в состязание. А Мороуэй, чья звезда блистала выше остальных, вдруг обнаружил, что Эхилидесские горы не дают надежной защиты, когда их восточные перевалы удерживает решительный противник.
Конечно, хуже всего от этих перемен пришлось Ромруго. Положение у него было незавидное: солдаты дезертируют, союзник барон Даркмаут не выполняет обещания (да и не до того ему, он пытается удержать Тихеррю от мощного натиска пиратов Руллийского побережья), и даже в Варске, в собственном княжестве, длинная рука Мортджоя плетет смертельный заговор, и за всем этим алчно следят города Марке. И словно мало было этих бед, от Ромруго сбежала Орсилла.
Но самоуверенный князь не дрогнул под тяжким бременем невзгод. А вскоре дела пошли на лад. Узнав о его расставании с кобылой, обрадованные овенсайнские церковники оформили для своего сомнительного защитника Разводус Абсолютус, а потом с ужасом узнали, что циник Ромруго намерен воспользоваться этим подарком для женитьбы на Пропее, дабы заручиться союзничеством благодарного архигерцога Пульского…
Вот такие события и силы управляли страстями человеческими в том судьбоносном году. Континент балансировал на грани катастрофы. Селяне закапывали в землю собранный урожай и точили косы. Войска стояли в полной экипировке, готовые выступить в любом направлении. Буйная вестмоноготская орда, теснимая с тыла еще более буйной ордой аллахутов, этих людоедов и неистовых наездников, угрожающе скапливалась на границах Старой империи.
Даркмаут поспешил заново оснастить свои суда, а Хосстраттер заплатил варским солдатам и вымуштровал их для войны нового типа. Ромруго надежно укрепил свой союз с Пульсом, добился перемирия с Эрикмаутом и учел вспыхнувшую вражду между Мортджоем и хворым, но несгибаемым Мерви.
А Мороуэй Темский, невольный союзник руллийских пиратов, слепой защитник сессьенской ереси и бездумный помощник Эрикмаута Красная Рука, все глядел в тревожном ожидании на мрачные склоны Эхилидесских гор.
Вот этот самый момент – момент чрезвычайного и повсеместного напряжения – ничтоже сумняшеся выбрал мессер д’Огюстин, чтобы объявить о близком завершении своей работы над философским трактатом…
Инглнук умолк и погрузился в раздумья; какое-то время Марвин слышал лишь топот тяжелых копыт. Наконец он тихо произнес:
– Теперь я понимаю.
– А я и не сомневался, что это произойдет, – с теплотой молвил Инглнук. – И что в свете вышеизложенного вам станет ясен наш замысел: собраться у Кастельгатта и тотчас же нанести удар.