Старик оперся одним локтем о стол, развалился на стуле по-барски и закурил.
«Вот бы попу на меня поглядеть», — думал старик.
За окном стоял уже белый день, грохотали повозки, звенели бубенцами сани, покрикивали извозчики. Старик застегнул кожух, затянул подпояску, пора было и на базар отправляться.
Барышня, заметив, что он собирается, подошла к его столу, подсчитала что-то на бумажке и положила перед ним листок.
— С вас сто тринадцать леев, — сказала она с улыбкой.
Старик побелел. Уткнулся в исписанную барышней бумагу, и цифры показались ему пауками, что опутают его сейчас паутиной, — он отпрянул.
— Шесть леев водка, два папироса и сто пять леев семь порций какао, — разъяснила барышня.
— Чего, чего сказала? Семь?..
— Семь порций какао сто пять леев.
— Фу-у-у-у!
Старик отвернулся и плюнул на пол, стащил с себя кожух, сунул в руки девице, а как только продал коноплю, воротился и заплатил.
А теперь куда идти? На базаре-то делать больше нечего: кабы и хотел занять леев пятьдесят, так ведь не у кого, богатый бедному ни полушки в долг не поверит.
Дома старуха сидит, ждет его с базара, ей и обуться не во что, на онучи наступает. Он будто наяву видит, как нетерпеливо посматривает она на дорогу, как встречает его на пороге, принимает торбу из рук и спрашивает:
— Дорого спросили?
Старик уселся на ступеньки корчмы, подпер руками голову, как давеча дома у печки…
Ехали мимо на телегах мужики из его села. Здоровались с ним. Он в ответ молчал. Смеркалось уже, когда пустился он в обратный путь. Шел медленно, глядел себе под ноги, готов был сквозь землю провалиться.
На табак и то гроша не осталось.
«Горемычная моя головушка», — не уставая твердил он.
Водка ему, что ли, в голову ударила, или просто дурь нашла? И зачем эту штуку пил? А ведь спроси его: что ты такое пил? — сроду не скажет. Вот в чем вся закавыка…
Перевод С. Флоринцевой.
— Хоу-ху! — покрикивал на волов Костыль — все громче, громче.
Бойкие двухлетки-бычки белой масти тащили телегу неумело и не понимали, почему погонщик недоволен и велит им помедлить, спускаясь под гору, когда телега чуть ли не сама бежит — и так легко!..
Поняв, что криком их не остановишь, Костыль оперся одной рукой на передок, другой на спину бычка и спрыгнул наземь. Бычки разом остановились, но одного слегка занесло в сторону, он испуганно попятился, чуть не опрокинув телегу и не сломав дышло, — хорошо, что хозяин вовремя придержал его.
— Ах ты, нелегкая тебя возьми! Что ты будешь делать!
…Выбрался человек на ярмарку, с холма спустился, по другую сторону от деревни, — и на тебе: только тут заметил, что забыл дома торбу.