– Черт, прости, – выдохнул он.
– Нет, просто…
«…чуток притормози, чтобы я, черт возьми, в тебе не утонул».
Но я смог произнести лишь первые два слова. Я снова жаждал его поцелуя. Он превратился в мой спасательный круг, и остановиться казалось подобием смерти.
Я скользнул руками вверх по его груди, зарылся в волосы, чуть замедляя ритм. Он уступил и, сжав мою челюсть рукой, углубил поцелуй. Я почувствовал, как у меня закружилась голова, перехватило дыхание. Я коснулся его языка своим, пососал нижнюю губу, потом двинулся вниз по подбородку, к горлу. Я покрывал горячими поцелуями его шею, но потом он обнял меня и чуть придержал.
Я не двигался. Уткнувшись в него лицом, я вдыхал аромат теплой кожи, существуя в полной темноте, а он цеплялся за меня. Потом я медленно поднял голову. Отразившиеся в его взгляде стыд и неуверенность разбили мое чертово сердце. Его мучили, приучая ничего не чувствовать, не доверять собственным ощущениям и желаниям. Считать их чем-то неправильным, плохим, неестественным.
«Черт побери тех засранцев и все, что с ним сделали».
– Эй, все в порядке.
Он положил руку мне на затылок, прижался лбом к моему лбу, и на лице его застыла маска боли. Несколько кратких мгновений мы дышали вместе, в унисон, хрипло… А потом он отстранился.
И когда он отступил на шаг, вытирая рот тыльной стороной ладони, то смотрел куда угодно, только не на меня. Он походил на выжившего после взрыва бомбы, ошеломленно и потерянно бредущего по обломкам.
– Сай…
Все еще не глядя на меня, жадно глотая воздух, он направился к машине. Не говоря ни слова, забрался в «Астон». Взревел мотор, выплюнув из-под колес кусочки гравия, и Сайлас исчез.
– Итак, это случилось, – пробормотал я темнеющему небу.
Привалившись к стене, я все еще ощущал на себе прикосновения Сайласа. Губы и подбородок горели, натертые жесткой щетиной. Ощущение жара и напор прижатого ко мне тела постепенно стирались. Возбужденная плоть, никогда прежде не казавшаяся столь настойчивой и безрассудной, медленно остывала. Несколько грубых поцелуев казались пределом мечтаний, и все же их явно не хватило. Его внезапный отъезд напоминал спуск с самой высокой горы, оставляющий после себя желание забраться еще выше.
Когда бурлящий в крови жар спал, я поправил одежду, приведя себя в надлежащий вид. Войдя в дом, я почувствовал витающие в воздухе ароматы ужина. Вероятно, нечто сложное и необычное. Не пицца и не попкорн. Окружавшая меня роскошь пыталась уничтожить простоту идеально проведенного дня, и я направился прямиком в комнату, надеясь ни с кем не столкнуться.