– Подхалимы, – проговорил я. – Ну и словечко. Вполне в духе Эдди.
Он не обратил внимания.
– Я ув-важаю только с-стержень. Силу… не слабость. А я… т-теперь слабый.
Я кивнул.
– Я знаю.
– Н-неужели дошло до такого? С-столько р-работать… и ради чего? Ч-чтобы вот так умереть?
– Нет, – проговорил я. – Это не все. У вас двое сыновей.
Не переставая дрожать, он медленно ослабил стиснутые челюсти.
– Мои с-с-сыновья… У меня нет сыновей. Лишь плацебо. Заменители. А потом их м-мать умерла, и больше ничего не осталось.
Услышав его слова, я почувствовал, будто меня ударили в грудь.
– Это неправда. Они нечто гораздо большее. Оба.
Он сделал вид, что не услышал.
– Я отдал им все. Им не п-пришлось ни на что себе зарабатывать.
– Да, верно. Но всю жизнь они трудились ради одного. Единственного, что вы смогли бы дать и что вам бы ничего не стоило.
Он фыркнул.
– Ничто не дается даром. Мне никто ничего не дарил, и я этому рад. Я не м-м-мягкий. Может, слабый. Сейчас. Но не мягкий. А они – да. – Он перевел на меня водянистый взгляд. – У тебя есть хребет. Ты н-не мягкий.
– Нет, – согласился я, тяжело дыша. – Но, мистер Марш…
С удивительной силой он сжал мне руку.
– Тс-с-с. – Слюна пятнала его губы. – Больше ничего не говори. Ты мне нравишься. П-п-пусть так будет и впредь. Ты единственный, кто еще не разочаровал меня. Не н-н-начинай сейчас.
Мне следовало отпустить его руку. Иначе я словно предавал Сайласа. И самого себя.
Но в тот момент он оказался единственным отцом, держащим меня за руку.
* * *
Часом позже, вернувшись в свою комнату, я закрыл дверь и прошел в ванную. Плеснул в лицо холодной водой. Краснота вокруг рта, оставшаяся после прожегшего меня насквозь поцелуя Сайласа, уже начала спадать.
– Не стоит на него давить, – сказал я своему отражению.
Вытерев лицо, я вернулся в спальню. Сбросил ботинки и, улегшись на спину, уставился в потолок.
Моя новая мантра. «Не дави на Сайласа».
Снова ирония. Я-то хотел, чтобы он оказался рядом. Без одежды. И чтобы мы делили одно дыхание на двоих, смешивая пот и стоны. И плоть бы наша восстала, а тела переплелись. И уже невозможно стало бы различить, где кончаюсь я и начинается он…
«Боже…»
Я заерзал на кровати, когда плоть вновь проснулась, натягивая ткань джинсов.
Но я не знал всей истории Чисаны; лишь небольшие намеки на перенесенные им зверства.
Спустя семь лет он все еще переживал их последствия. Поцелуй с мужчиной, вероятно, стал сильным потрясением. Я молился лишь, чтобы он не сломался и не нырнул обратно в ту бесплодную пустошь, в которой жил. А я буду рядом, исполняя ту роль, что ему станет нужна.