– Извините, – вмешался он, – но ведь Моне приходилось постоянно торговаться с соседями, жителями деревни Живерни. Он хотел устроить на своем участке пруд… Он просил не убирать стога сена, пока не закончит картину… Разве нельзя допустить, что в обмен на услуги он обещал кому-то подарить будущую картину?
Пуссена замечание Бенавидиша рассердило, и он не счел нужным это скрывать.
– Послушайте, инспектор, – сказал он и демонстративно посмотрел на часы, – период импрессионизма – это отнюдь не история Древнего мира. В начале прошлого века уже существовали газеты, нотариальные акты, отчеты муниципальных советов. Десятки искусствоведов внимательнейшим образом изучили все эти документы и не нашли ни одного свидетельства сделок, на которые вы намекаете. Ну а слухов всегда хватает!
Директор сделал вид, что встает из-за стола. У Бенавидиша даже мелькнуло подозрение, что Пуссен чего-то боится. Он ждал, что Лоренс Серенак тоже задаст директору пару вопросов, но тот молчал, и тогда Сильвио продолжил сам:
– А разве не мог кто-то украсть полотно Моне?
Паскаль Пуссен глубоко вздохнул.
– Не понимаю, к чему вы клоните. Клод Моне был чрезвычайно дотошным человеком и до конца дней сохранял ясный ум. Все его картины были учтены и внесены в соответствующие списки. После смерти художника в права наследства вступил его сын Мишель, но он никогда не заявлял о краже отцовских работ. – Пальцы директора выплясывали джигу на ящике для красок. – Извините, инспектор, но если вам не хватает профессиональных способностей, чтобы раскрыть убийство, случившееся неделю назад, не думаю, что ключ к разгадке вы найдете в гипотетическом похищении шедевра Моне в 1926 году.
Это был хук справа. Бенавидиш понурил плечи, но тут на ринг вышел Серенак.
– Месье Пуссен, полагаю, вам доводилось слышать о существовании фонда Теодора Робинсона?
Директор немного смутился – не ждал, что к сопернику подоспеет подкрепление. Он нервно поправил узел галстука.
– Разумеется. Это одна из трех-четырех крупнейших ассоциаций, которые занимаются продвижением искусства во всем мире.
– Что вы думаете о деятельности фонда?
– В каком смысле?
– Вам приходилось когда-либо взаимодействовать с этой организацией?
– Конечно, приходилось. Странный вопрос! Фонд Робинсона принимает самое активное участие в сохранении и изучении наследия импрессионистов. Они избрали своим девизом три «про»: процветание, протекция, продвижение…
Бенавидиш кивнул, словно слова директора нуждались в подтверждении.
– Примерно треть картин, выставляемых в музеях мира, – продолжил Пуссен, – так или иначе проходит через фонд Робинсона. Конечно, они не работают напрямую с музеем Вернона – мы для них слишком мелкая сошка, – но с более крупными музеями поддерживают тесные связи. Я вот недели две назад вернулся из Токио, там проходила международная выставка «Священные горы и тропы». Как вы думаете, кто был ее генеральным спонсором?