– Фонд Робинсона! – с готовностью ответил Серенак тоном участника телевикторины. – Разве это не служит доказательством?
– Доказательством чего? – Директор снова вцепился в узел своего галстука, как будто тот его душил.
– Ну как же! – тут же вступил в разговор Бенавидиш. – У человека, далекого от живописи, может сложиться впечатление, что фонд, ворочающий миллионами, занимается не столько благородным делом бескорыстной защиты искусства, сколько всякими махинациями.
На губах Бенавидиша играла простодушная улыбка. Он не без удовольствия отметил, что у них с Серенаком постепенно складывается недурной тандем. Как в парном теннисе, с каждой новой партией они играют все лучше. Паскаль Пуссен явно нервничает – значит, надо на него еще немного надавить.
Директор опять покосился на часы и раздраженно произнес:
– Если вам угодно знать, то для меня, человека, не так далекого от живописи, фонд Теодора Робинсона – заслуженная и уважаемая организация, которая не только успешно действует на международном рынке предметов искусства, но и продолжает исполнять свое изначальное предназначение – способствует открытию новых, в том числе совсем молодых талантов.
– Вы имеете в виду конкурс юных художников? – спросил Серенак.
– И конкурс тоже. Вы даже не представляете себе, как велико число ныне знаменитых художников, которым фонд оказал поддержку.
– Итак, круг замкнулся, – заключил Серенак. – Получается, что фонд Робинсона – это что-то вроде инвестиционной компании?
– Вот именно, инспектор! И что тут плохого?
Серенак и Бенавидиш не сговариваясь дружно кивнули. Пуссен в третий раз взглянул на часы и встал из-за стола.
– Простите, мое время истекло. – Он протянул полицейским ящик для красок. – Сожалею, что не сумел сообщить вам ничего нового.
Сейчас или никогда! Сильвио Бенавидиш достал из колчана последнюю стрелу.
– Еще всего один вопрос. Месье Пуссен, что вам известно о «Черных кувшинках»? Я имею в виду картину, которую Клод Моне якобы написал за несколько дней до кончины. Существует мнение, что он запечатлел на ней свою собственную смерть…
Паскаль Пуссен посмотрел на полицейского снисходительно-огорченным взглядом, как на ребенка, взахлеб рассказывающего, что он только что видел в саду живых эльфов.
– Искусство сегодня, инспектор, – это не сказки и не легенды, а бизнес. У байки о якобы предсмертном полотне Моне нет абсолютно никаких оснований. Верить в нее могут только психически больные люди – те же, что верят, будто по коридорам Лувра бродит призрак, а подлинник «Джоконды» спрятан в знаменитой скале Игла в Этрета.