— Простите, но не каждый полковник может стать генералом…
— Как и не каждому надворному советнику через чин даю-статского.
— Лучше бы народу в уголовный добавили, — проворчав Кирпичников.
— Аркадий Аркадьевич, побойтесь Бога, сколько запрашивали.
— Да это я по-стариковски.
— Помилуйте, вы только вошли в пору расцвета, и не вам жаловаться на возраст.
— Простите, Николай Константинович, иной раз чувствую себя сущей развалиной. — Начальник уголовного розыска снял очки и протер бархоткой, которую достал из кармана.
— Что это я? — спохватился Игнатьев, бывший жандармский офицер, не чаявший, что его судьба с революцией переменится и он станет главой организации, опутавшей цепкой паутиной за эти восемь месяцев всю страну.
Председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии достал из шкафа поднос, на котором стояла широкая бутылка с узким горлышком и вензелем под ним, рядом две рюмки, икорница с паюсной икрой и лежал нарезанный маленькими кусочками пшеничный хлеб.
— За вашего статского, — Игнатьев налил в рюмки коньяку и пригласил Аркадия Аркадьевича к столу.
— За вашего генерала, — поднял рюмку Кирпичников.
Николай Константинович вначале зарделся молодецкой улыбкой, потом опрокинул содержимое в рот.
— Умеют же лягушатники делать коньяк, в этом им не откажешь.
— Зато воевать не умеют.
— Отчего же? Теснят германца по всему фронту, еще немного — и запросят мира.
— Не ожидал я, — Кирпичников на секунду умолк, — что Александр Федорович сумеет убедить Корнилова возглавить армию…
— Освободить Прибалтику и с ходу, без особых потерь взять Варшаву — и все за десять месяцев. — Игнатьев покачал головой, потом добавил: — Да и вы, Аркадий Аркадьевич, не скромничайте, за столь короткое время навели порядок на улицах. Раньше что ни день, то убийство, то грабеж, не то что ночами, вечерами страшно было по улицам ходить, а ныне… — Игнатьев разлил по рюмкам коньяк.
— Порядок порядком, а преступность не искоренить, всегда находятся люди, охочие взять то, что легко может достаться.
— Аркадий Аркадьевич, если вы о наших вновь не совсем честных чиновниках, так они всегда были, да, думаю, и будут, пока существуют на нашей земле соблазны, а вот по вашей части…
— Пустое говорите, господин генерал, — Кирпичников с явным удовольствием перекатил языком новое звание Игнатьева, — по моей-то части во все времена были тати, злодеи, кровавые убийцы. В природе человека сидят жадность, коварство и склонность к преступлению.
— Не узнаю вас, Аркадий Аркадьевич, откуда такие упаднические настроения?
— Николай Константинович… — Начальник уголовного розыска залпом отправил в рот очередную порцию коньяка и, глядя в окно, произнес: — Столько лет я наблюдаю, разыскиваю, допрашиваю, что начинаю разочаровываться в жизни: зачем все, если окажемся там, — он указал пальцем в пол.