— Что молчишь?
— А чего трепаться? Будь сделано, шеф. Вот только, если ранят тебя, чем прикажешь перевязывать?
— На заднем сиденье индивидуальный перевязочный пакет. Переложи сразу в бардачок, ладно? Но меня до сих пор ни разу не ранило — убьет сразу и навсегда, я просекаю… Ну, что нужно в таком случае папочке сказать?
— Ни пуха ни пера!
— К черту!
Он ушел, перегруженный всякими мужскими штуками, однако их все ж таки, по Тонькиному разумению, недостаточно было, чтобы в одиночку ограбить банк, пусть даже самый завалящий. Через несколько минут на улице резко потемнело. Разом погасли те окна в домах, что и в этот поздний час, как и всегда, впрочем, в веселом этом городе, продолжали светиться. Антонина встрепенулась: это был прием, отработанный во время ограбления обменного пункта в аптеке, но на этот раз главарь делал все сам.
У Антонины сна не было уже ни в одном глазу. Она быстро прикинула: в этом квартале имеется один только банк, занюханный такой, с обсыпавшимся фасадом, и название для него подходящее — «Копейка». Она выждала несколько минут, потом, проклиная собственное любопытство, отжала сцепление и двинула машинку-поползушку вперед. Вот и окна «Копейки», тускло подсвеченные дежурным освещением. Ей удалось увидеть, как Роман, в полицейской форме и с автоматом на плече, только что спокойно стоявший внутри, с той стороны двери, вдруг сделал правой рукой быстрый скользящий жест, тут же отпрыгнул в сторону, присел и поднялся на ровные ноги уже в противогазе. «Чтобы ты его теперь и не снимал никогда!» — пожелала ему Антонина, объехала темный квартал и встала на прежнем месте. Она начинала верить, что парень справится, добудет и пуха, и пера. А уж тогда она проделает свою часть работы.
— Как ты посмела взять без спроса машину?!
Глава 14. Пахомий Филатович
— Как ты посмела взять без спроса машину?
Пахомий Филатович понимал, что мог бы сформулировать вопрос и покорректнее. Попробуй, однако, сформулировать корректнее, если видишь такие синие круги вокруг глаз. Был в его жизни подобный момент, когда супруга вернулась из поездки на дачу к Фоменкам с такими же синяками вокруг честных глаз, но он тогда, как страус, засунул голову в песок. Но ведь вся жизнь была еще впереди, чтобы отыграться, и главное, обещали ему поставить на защиту кандидатскую, а развод перед защитой вте гады приравнивался к самоубийству. Однако теперь впереди остается мизер, ну двадцать, ну пятнадцать лет, и тогда…
— Что ты здесь делаешь, Пахомий?
Он хотел указать ей, что к ее рязанской мордуленции вовсе не идет одесское обыкновение отвечать вопросом на вопрос, чем, кстати, и Иисус Христос злоупотреблял, хотел было пожаловаться, что бегал, старый дурак, голову потеряв от тревоги за нее, неблагодарную, между квартирой сына и автостоянкой, — но задохнулся, а когда дыхание пришло наконец в норму, предпочел промолчать. В сущности, Пахомий Филатыч чувствовал сейчас величайшее облегчение, потому что успел себе напридумывать всяких страхов: эта дурочка могла, к примеру, нарваться на гаишников, да мало ли чего… Ладно, машина не пострадала, Нинон цела — это главное. Пахомий Филатыч крякнул, открыл правую дверцу и по-хозяйски основательно расположился в крошечном уюте салона.