Потом в горнице появились деловые, а замыкал шествие Ферзёв телохранитель – некто Кузя, обладатель чёрной бороды и устрашающих костистых кулаков. Все расселись, кроме Кузи, занявшего место позади атамана, да так и оставшегося стоять столбом.
– Ну, с Богом. – Ферзь троекратно перекрестился. – Покушаем, а дела обождут.
– Сытно кормишь, старшой! – ответил Рыбак за всех и хищно повёл носом. – Это ж как у тебя обедать заведено с таким завтраком?
– Одних обжорство убивает, а других – наоборот. – Ферзь довольно улыбнулся в усы. – Меня – наоборот.
– Ага, и меня! – подхватил тот, кого звали Резаным.
После все вдоволь начавкались. Мы с моей помогальницей едва поспевали обновлять тарелки и кружки.
– Так как, Ферзь, поговорим? – сказал наконец Рыбак, сыто отдуваясь.
– Поговорим, – кивнул тот. – Что имеете предложить?
– Скажу за своих орлов: мы, Ферзь, люди отчаянные, нужно нам много, но и дать можем немало.
– Чего дать-то? – Ферзь вопросительно вскинул бровь.
– Смотри сам: можно нарезать нам территорию, будем даньку собирать, караваны на дорогах стричь, всё как положено, не пожалеешь. Можно и не так, можно иначе. Принимай нас в войско, будем у тебя навроде разведки или спецназа, понимай как хочешь. Надо кого наморщить – наморщим. Долг тряхнуть – тряхнём. Страху нагнать – нагоним.
– Да, красиво изложил, Рыбак. – Атаман покусал губу. – С одной стороны, я о вас наслышан. О подвигах ваших. С лыткаринского этапа уйти в отрыв – не каждый сумеет. То есть уважаю. Парни вы умелые и крови не боитесь.
Заводной Коля радостно заржал, говоря нечто вроде того, что они её не боятся, а любят и вёдрами пить готовы.
– Одна затыка, – охладил веселье Ферзь. – Вы победоградских сколько порезали? Пятерых? Шестерых?
– Восьмерых, – уточнил один деловой, имени которого я не знал.
– Вот! – атаман поднял палец. – Я эту публику выучил вот так. Они ж за вами теперь на край света пойдут, найдут и выведут в расход.
– Ага! – подхватил Слепой. – И нас могут заодно… того. За пособничество.
Коля отпустил комментарий в том смысле, мол, выводилка не выросла против него, Коли Лютого, а Рыбак с раздражением попросил заткнуться.
– Я к чему веду, – сказал Ферзь, – мы здесь живём в полном согласии: с местными, с победоградскими – со всеми. Ну… почти. Лишнего не берём, догола не раздеваем. Нам здесь махновщина вообще не нужна.
– Обижаешь, хозяин! – поджал губы Рыбак. – Какая махновщина! Ты здесь – папа, как скажешь, так и будет. Мы на твоей земле шороху не наводили. Пошумели – да, но возле Лыткарино. До Складов нас точно не проследили, потому что мы сидим здесь, перед тобой. Сам понимаешь, выследили бы – покрошили бы без разговоров, на месте, тут же. А что до победоградских, так если ты знаешь способ уйти в отрыв без крови – поделись, я с удовольствием послушаю.