– Ты чего проснулся, сосед? – произнёс он, остановившись перед животным. – Разбудили? Шёл бы ты лучше снова на боковую.
Случилось странное. Огромный зверь умерил шаг и как-то неуверенно подошёл к Деду. Боднул лохматой башкой в бедро, словно говоря: извиняй, брат, тяжёлый день; развернулся и потрусил в чащу.
– Это Потапыч, – пояснил Дед, закинув оружие на плечо. – Мы вроде как дружим. Последний медведь в округе. Рубите ёлку, а то сейчас ещё кого-нибудь принесёт. И чего Михаила Потаповича подняло под праздники?
Пока Варвара расправлялась с деревцем, Старый облапил Толю за плечо, долго его рассматривал и, наконец, произнёс:
– За оружием надо следить. Вернёмся домой – переберёшь мосина, – и, помолчав: – Спасибо… не струсил. Потапыч, вообще, с людьми смирный. Или он только со мной смирный? Зимой мог бы и порвать. Зверюга серьёзный. Чего ему не спится? Надо бы обойти территорию, что-то я с вами засиделся.
Произнеся такую длинную и, в общем, необязательную фразу, Дед взял паузу едва не в час. Молчал и о чём-то думал, пока Толя разбирался с трёхлинейкой.
Пришло время спать, и Варвара поймала себя на мысли, что глупо улыбается, обняв подушку. Попробовала на вкус слово «солнышко» применительно к себе. По всему выходило, что да – солнышко. Во-первых, красотка (каждый скажет). Во-вторых, солнышко.
«А он, пожалуй, ничего», – вдруг решила она, напугалась столь неожиданного поворота и уснула.
Ты смотри, у Деда, оказывается, есть имя! Павел Борисович Ильичёв.
Странно, правда?
В смысле, не то странно, что у человека есть имя – оно всем положено, потому как без имени проживать на белом свете! Странно другое. Вот Варвара-краса. Фамилия у неё Ильичёва. Её дед Паша – отец матери нашей ненаглядной балерины. А чего тогда фамилия матери, а не отца? Была бы Петрова или какая-нибудь Филькенштейн (в Победограде такие встречаются – сам слышал!), а то Ильичёва…
– Послушай, Варя, – спросил я, улучив минутку, – как так получается?
Ну и изложил вопрос.
Улучать минутку надо было, чтобы выгадать удачное настроение. Она ж колючая, что твоя «егоза». («Егоза» – это я насчёт такой, особо вредной колючей проволоки, если что.) Сидели мы тогда, помнится, в её комнате, которую по случаю временно занимал ваш юный друг. Я разбирал карабин, с которым оказалось возни за самые гланды, а она книжку читала на топчане, уютно подобрав ноги под себя.
– Анатолий, это неприятная история. Мне её пересказывать посторонним людям никакой охоты, – и добавила неожиданно: – Даже вам.
Вот что за манера выкать человеку, который, между прочим, между ней и медведем встал? Будто я мерзавец какой!