– Малой, остаёшься за старшего. Я выйду. Вернусь под вечер. Или завтра утром. Смотри у меня! – его кулак повис у меня под носом, вполне убедительно намекая, чтобы ваш рассказчик не учудил чего-нибудь незаконного.
– Старый, тебя куда понесло? – поинтересовался я.
– Надо, – сказал он как отрезал.
После каковых слов исчез в кабинете, откуда вышел уже в полной снаряге. С автоматом, в набитой разгрузке, даже гранаты виднелись в подсумках.
– Варвара! – позвал он негромко, но она услышала и выбежала из кухни.
Поцеловались, Дед показал кулак и ей и ушёл, только его и видели.
– Куда это он? – спросил я у Вари, вдруг знает?
Она только плечами передёрнула с явным раздражением. Видать, Старый не имел привычки делиться планами даже с ней.
Грустно мне стало, не знаю отчего. Будто я вещь какая! Ушёл, за старшего мол, не шали… Если я за старшего, так, наверное, шалить не стану! Или не доверяет, тогда какого лешего назначил временно смотрящим, ась?
Словом, лениться я раздумал, а взялся за уборку.
Набрал воды. Погрел её на печке и стал мыть праздничную посуду.
Компанию мне составила ёлка, которая вкусно пахла хвоей и иногда шелестела бумажными игрушками – плод рукодельных усилий Варвары. Шелест тоже получался грустный, как раз под настроение.
И вот сижу, весь брошенный, на табурете возле шаек с грязными мисками. И так накатило, что в полный голос запел «Не слышно шума городского». Помню, играла такая песня на грампластинке в Ферзёвом тереме. Чрезвычайно он её уважал, ту песню. Вы уже догадались, что не о бездушии Старого я печалился – привык. Да и чего печалиться, такая Дед персона. Сухарь и дотошный зануда, или, как говорят умные люди, педант. Печалился я о Варваре.
Вот мы одни в целом бомбоубежище.
А даже пальцем не притронуться, потому что мне её доверили. Я уж молчу про шуры-муры углублённого свойства. Грусть-печаль выплеснулись в песне. Петь я люблю, да только на Складах редко доводилось, – Семён Кухмистер песен не жаловал, тем более на рабочем месте.
Песня была жалостливая.
Ну, помните?
Не слышно шуму городского,
За Невской башней тишина,
И на штыке у часового
Горит полночная луна.
По всему видать, песня совсем старая, довоенная. Про Ленинград, скорее всего, потому что «Невская башня» – Нева, это ж река в Ленинграде. И, как многие задушевные песни, про тюрьму.
Вот бедный юноша, ровесник
Младым, цветущим деревам,
В глухой тюрьме заводит песню
И отдает тоску волнам.
Я успел добраться до того места, где говорят, что бедный юноша заводит песню на киче, когда в кухню зашла Варвара. Зашла, села за стол, примерно сложила руки на скатерти и замерла.