Порыв ночного ветра хлестанул его по шее. Смяв пустую сигаретную пачку в кулаке, Кан Инхо уставился в темноту. И из черноты выступил чей-то силуэт. По-детски простодушное лицо, точь-в-точь юные лица его нынешних воспитанников. Хотя, наверно, в те далекие времена его лицо тоже было по-юношески наивным. Коротко стриженная голова медленно приближалась, зависнув во мраке, словно воздушный шарик. Он долго вглядывался. И когда его губы сомкнулись, чтобы произнести имя, резкая, невыносимая боль скрутила его тело. Только теперь он осознал, что там, глубоко под ребрами, все это время огромной опухолью зрело чувство вины. Гноящаяся опухоль цвета плесени… И звалась она Чан Мёнхи. Он мучительно выдавил из себя это имя. Раскаленный комок обжег внутренности, саданул под ребра и теперь рвался сквозь горло.
— Про… прости, прошу, прости меня, Мёнхи! Мне так жаль…
Co Юджмн сидела на лестнице у дома Кан Инхо. Белый шарф поверх бежевого плаща флагом капитуляции развевался на ветру. Увидев Кан Инхо, она поднялась.
— Ты в порядке?
Коротко дакнув, он направился к подъезду.
— Учитель Кан! Инхо! Надо поговорить!
— Я устал, давай потом…
Он стал подниматься по лестнице. И почувствовал, что она идет следом. Не оглядываясь, он остановился и проговорил:
— Хочешь, чтобы теперь еще и фото наше в интернете засветилось?
Она не ответила. Внезапно его обуял гнев — ни на кого конкретно и на всех вокруг.
— И чтобы напоследок я развелся с женой?
Неожиданно громкий возглас гулким эхом отскочил от облупленных стен подъезда в задрипанной многоэтажке.
Со Юджин не проронила ни звука. Тут он оглянулся. Стоя двумя ступеньками ниже, она смотрела на него. На ее лице читались изумление, укор и одновременно печаль. Ему стало стыдно за свою вспышку, и он обреченно повернул обратно, вышел во двор. Туман добрался и сюда — все дышало сыростью, промозглый холод пробирал до костей. Они присели на скамейку перед домом. Тусклый фонарь, свет которого практически полностью поглотил туман, все же хорохорился, едва заметно помигивая и словно говоря: какой-никакой, а свет.
— Мой отец был учителем в начальной школе. Только сейчас понимаю, как часто ему приходилось закрывать глаза на несправедливости и как глубоко прятать свою гордость, да что там прятать — ему пришлось скомкать и выкинуть на мусорку все свое достоинство ради того, чтобы в условиях военной диктатуры Пак Чонхи поставить нас со старшей сестрой на ноги и даже дать нам высшее образование. А Кан Инхо заявился сюда, в Муджин, совсем не по учительскому призванию, а лишь в надежде на крошки со стола. И при этом ни с того ни с сего возомнил себя борцом за справедливость. Видишь ли, благодаря тому, что отец прожил свою жизнь, так сказать, с поджатым хвостом, я смог учиться в университете и особых трудностей в жизни не испытывал. Помнишь, ты говорила, что после смерти отца, известного своей честностью и неподкупностью пастора Со, вы страдали от бедности? Не знаю. Будь один, я бы, может быть, и повоевал, но как быть с Сэми?.. У меня не хватит решимости сделать мою дочь бедной и несчастной из-за своих желаний добиться иллюзорной справедливости. Мой ребенок рано или поздно узнает о том, что сегодня всплыло в интернете, и я, будучи отцом этого ребенка, не смогу так же, как твой отец…