В конце своего монолога Со Юджин усмехнулась. Ему же было не до смеха.
— Но чего я действительно не могу понять, так это то, почему столько умных людей стоят насмерть не по идейным или философским вопросам, а из-за грязного и низкого преступления на сексуальной почве?
Кан Инхо ответил:
— Я тоже недооценил ситуацию. Думал, все очевидно. Даже и представить не мог, что такой простой вопрос может вызвать такую битву.
На лице Со Юджин мелькнула слабая улыбка.
— Знаешь… именно поэтому я буду бороться! Не для того, чтобы помериться силами с ними, а ради Ёнду, Юри и Минсу. Ради Пады, Ханыль и Сэми. Ради тех малюток, что только что появились на свет в больнице, откуда я только приехала, и сладко посапывают в своих люльках. Знаешь, мой отец… И отчего его имя сегодня так часто всплывает? Я тебе одно скажу: я ни разу не чувствовала себя жалкой и несчастной из-за моего отца. Что касается бедности, то в этом падшем мире даже те, кто из кожи вон лезет, желая выглядеть успешным, в любой момент могут остаться у разбитого корыта, лишившись работы, потерпев крах в бизнесе или поручившись за чужие долги. Есть и те, кто с рождения и до смерти прозябает в бедности. Нет гарантий, что мы жили бы безбедно, если бы отец, будучи служителем при церкви, ходил на задних лапках перед властями. По поводу потери кормильца — так это судьба множества ребятишек по всему миру. Потому как отцы умирают не только от пыток, они могут умереть от болезни, погибнуть в аварии или же покончить с собой. Жизнь и смерть моего отца, напротив, помогла мне найти себя, понять свою личную ценность и значимость в этом ущербном мире, где великое множество людей страдает от неизбежной бедности и безотцовщины. Я вовсе не была несчастным оборвышем, которого тянула на себе мать-одиночка. И я ощущаю себя жалкой и несчастной, лишь когда порой меня тянет пойти на компромисс там, где это совершенно недопустимо.
По позвоночнику Кан Инхо пробежала мелкая дрожь. Каждой клеточкой он ощутил, как мучили ее эти вопросы, как она терзалась в поиске правильных ответов, сколько ей пришлось исходить дорог, чтобы прийти к такому выводу.
— Знаю, будет нелегко, но все же давай сделаем это! Пойдем до победного! Не получится в суде, есть еще улицы и СМИ. Как бы там ни было, нельзя снова бросить этих детей на растерзание псам. Инспектор Чан спросил меня: не думаю ли я, что для судьи, прокурора и адвоката права директорской семейки и права глухих детей равны? И сказал, что победы нам не видать как своих ушей. Представляешь? Ну что ж, хорошо. Что бы там ни думали судья, прокурор и адвокат, для нас права директора и права детей-инвалидов абсолютно равны! И нельзя допустить подобной дискриминации ни на миллиметр, ни на грамм. И я буду бороться за это!