Легко приказать: займись бароном Корфом. Но как поведет себя мужчина, узнав, что его законная супруга имеет любовника, притом гораздо старше не только себя, но и мужа? Вопрос, на который не сможет ответить никто, даже самая способная предсказательница. А должен ответить сыскной агент.
Повторный разговор с Ираидой Карповной ничего не дал. Она твердила, что муж на убийство не способен, да и не в обычае людей благородной крови прийти к дому обидчика, скрытно выстрелить в него и удрать, как нашкодивший щенок. Вот дуэль — это другое дело, здесь нужны и выдержка, и хладнокровие. Добавила, что не там ищет полиция, идет по ложному следу.
А Еремей, корфовский слуга, заметно нервничал.
— Господин Назоров, не следует быть таким назойливым, — позволил себе слуга дерзость по отношению к полицейскому чину, притом дворянского звания. Но тот, не обращая внимания ни на тон, ни на слова слуги, спросил:
— Еремей, Павел Леопольдович бывает в раздраженном состоянии?
— Как и любой человек.
— На что способен в таком состоянии господин Корф?
— Господин Назоров, ежели вы говорите об убийстве, то Павел Леопольдович никогда не опустится до того, чтобы с приятелем подстеречь кого-то и убить.
— Значит, быстро остывает?
— Именно так.
— Что бы сделал барон, если бы узнал об измене жены?
— Защитил бы свою честь.
— Понятно, тогда спрошу об этом самого барона.
— Лучше было бы вам не беспокоить Павла Леопольдовича, тем более что соперник мертв. Не надо вбивать клин между супругами.
— Но должна же истина восторжествовать.
— Должна, — согласился Еремей, — но хозяина лучше не тревожить. Он один раз от простого подозрения впал в ипохондрическое состояние духа. — Слуга без запинки произнес мудреные слова. — Неужели нет иного способа докопаться до истины, не выплескивая такую правду наружу?
— Думаю, есть. Почему, голубчик, ты так ретиво отстаиваешь покой барона?
— Я с детства при нем состою.
— А своих детей нет?
— Отчего же? Бог не обидел, сына послал.
— Погодки с бароном?
— Нет, мой помоложе будет.
— Такой же, наверное, высокий, как ты?
— Куда там! — усмехнулся Еремей. — Он, видно, в деда пошел — малорослый, зато крепко сбитый.
— Он тоже в Петербурге?
Слуга пожевал губу, прежде чем ответить.
— Здесь он, при конюшне.
— Могу с ним поговорить?
— О чем? — поинтересовался Еремей.
— О жизни.
— Только не надо о Павле Леопольдовиче.
— Хорошо.
— И потом…
— Что?
— Немного не в себе мой Андрюша. Как его мамаша в гроб сошла, так он умом и повредился чуток.
— Здравствуй, Андрей, — произнес Василий Иванович.
— Здравия желаю, — улыбнулся молодой человек, которому можно было дать и шестнадцать лет от роду, и пятьдесят. Росточка небольшого, детское личико с редкими волосами и серые глаза, взирающие на мир с какой-то беззащитной откровенностью.