Воспитательница вышла из кабинета, не поднимая глаз.
— Каков подлец! — возмущался пристав. — Его приютили в семействе сестры, а он…
— Не удивляйтесь, — успокоил его начальник сыска. — Вот из таких людей и произрастают преступники.
— Я не нахожу слов.
— И не надо. Зовите Долбню, посмотрим, что за фрукт.
Слуга хозяина Долбня оказался высоким поджарым мужчиной лет шестидесяти с лишком. Седина не только покрывала его голову, но и проступала на небольшой бородке. Отутюженная, без единого пятнышка одежда говорила о прилежности и аккуратности слуги статского советника.
— Давно ли служите у господина Рыжова? — осведомился Путилин.
— Я начинал службу еще в семействе их отца Ивана Трофимыча, а после его безвременной кончины Алексей Иваныч взял к себе. По годам лет сорок уже в этом семействе.
— Каким человеком был Алексей Иванович?
— Добрейшей души был человек, таких в нынешний век осталось мало. Только вот… — умолк он на полуслове.
— Только что?
— Главной-то у них была Марья Степановна, он был у нее в руках.
— А она?
— Рассудительная женщина.
— Между ними бывали ссоры?
— Упаси бог! — привычным движением осенил себя крестным знамением старик. — Славная семья, четверо ребятишек. Ванечка, младшенький, еще ходить не научился. А как появился изверг этот…
— Вы о Порфирии?
— О нем, окаянном. Как приехал из Екатеринослава, так и началось. Бездельник, только и знал, что к девкам нашим приставать. Вот и Лизоньку испортил, к Катьке подкатывал, немку— и ту не пропустил. Вот тут раздоры пошли нешуточные. Хозяйка говорит: испортил девку, так женись, ежели ты честный дворянин. А он в ответ: а мы по обоюдной страсти. Тьфу, смотреть на него было тошно.
— Как прошел сегодняшний день?
— Я понимаю, вам надо знать, чем занимался Алексей Иваныч перед его неожиданным уходом?
— Совершенно точно.
— Суматошный, доложу вам, день. Мне пришлось нести письмо на квартиру злодея.
— Злодея?
— Как же называть молодого барина, если он загубил хорошего человека?
— А дальше?
— Когда принесли первое письмо, Алексей Иваныч мне давал распоряжения по поводу его отъезда в Варшаву. Он сделал пометку на письме и отослал вместе со мною, даже не читая. Нервничал — ему была неприятна вся эта история. Спокойный человек, доведенный до нервного состояния. Он и отослал с письмом меня. Порфирий Степаныч, как увидел надпись, побледнел и крикнул: «Посмотри, что этот надутый индюк пишет! Мол, подобная вещь не стоит ответа!» Схватил лист бумаги, что-то начертал и отправил со мною обратно. Добавил: пусть ждет в пять часов. Когда я воротился, Алексей Иваныч и Мария Степановна разговаривали с братом Лизы Егором, который пришел взять вещи сестры.