– Ужасно, – выдохнул Стэнтон.
Мэри повернулась к нему. Выражение ее лица оказалось знакомым: девушке не давало покоя чувство вины.
– А знаете, что в этой истории хуже всего? Друг, подстреливший его, был вне себя от горя. Просто с ума сходил. А я… да, смерть жениха потрясла меня, но я едва прослезилась. Хотите знать истинную правду, как на духу? Мне, мистер Стэнтон, сделалось легче. Будто камень свалился с плеч, – с горькой, кривой улыбкой призналась она. – Выходит, я – законченное чудовище, разве нет? Мне бы расстроиться, пожалеть… если не бедного Рэндольфа и его родных, то хоть отца. Без денег, ради которых устраивался этот брак, отец разорился дотла. Пришлось нам продать все, что имели. Начинать все сызнова на том же месте, вновь добиваться уважения тех же самых людей отец в себе сил не нашел, и я исподволь натолкнула его на мысль о переезде в Калифорнию. Теперь, что бы с нами ни произошло, что бы ни ожидало моих родных в Калифорнии – богатство ли, нищета, – за все это в ответе я, и только я.
– Вы – и чудовище? Вздор. По-моему, вы – особа исключительной откровенности, – сказал Стэнтон.
Девушка снова заулыбалась.
– Возможно. А может, мне просто потребовалось хоть кому-нибудь исповедаться в совершенных грехах.
Отвернувшись от Стэнтона, Мэри Грейвс направилась дальше.
– Вы всегда так откровенны с людьми малознакомыми? – спросил Стэнтон, двинувшись следом за ней.
Лагерь остался так далеко позади, что голоса и музыка сделались почти не слышны.
– Я все еще в трауре. А когда ты в трауре, люди позволяют говорить с ними о чем заблагорассудится, вы не замечали?
На миг оглянувшись, Мэри подняла бровь. Ее профиль оказался продолговатым, четким, словно вырезанный скальпелем.
– Ну а теперь ваша очередь, – объявила она. – Ведь вы, мистер Стэнтон, не просто так до сих пор не женаты. Расскажете отчего?
Стэнтон, поравнявшись с ней, пошел рядом.
– Моя история тоже, как вы выразились, ужасно обыкновенна. И вряд ли достойна повторения.
– Я же свою рассказала. Справедливость обязывает.
Однако Стэнтон весьма сомневался, что справится не хуже ее.
– Когда-то я был влюблен…
– И вы обручились?
Стоило вспомнить о Лидии, в груди, даже спустя столько лет, начинало болеть, словно от первого глубокого вдоха на зимнем морозе.
– Ее отцу я пришелся не по душе. А еще он, как выяснилось, не мог вынести мысли о расставании с ней.
Мэри Грейвс подняла брови, округлила глаза, серые, словно затянутое тучами небо или свинцовые волны Бостонской бухты.
– Неужто ему хотелось, чтоб она старой девой осталась?
– Не знаю, какую он ей прочил судьбу, – коротко ответил Стэнтон, слишком поздно сообразив, что ступил на зыбкую почву, слишком близко придвинулся к истине. – Однако выяснить этого шансов ни у кого не осталось: она умерла в девятнадцать, совсем молодой.