– Станут атеистами – десятки и сотни миллионов полуграмотных жителей Азии, Африки, Южной Америки? – усмехнулся Пий Двенадцатый. – Думаю, этого не случится даже при наших внуках и правнуках. Что ответил мне представитель православного патриарха по поводу ведения нами святой борьбы с мусульманской верой и соответствующей позиции РПЦ: «Поскольку в СССР живут десятки миллионов мусульман и обратить их всех в иную веру не стоит и мечтать…»
– Могу возразить, что точно так же в ГДР живет немало протестантов. Ни в коем случае не сочтите меня им сочувствующим – всего лишь отмечу, что в коммунистической Германии их статус мало отличается от сектантов в СССР: дозволены лишь немногие лояльные к власти, прочие же подвергаются гонениям и полицейским запретам.
– Не надо было им поддерживать штутградского висельника, – папа едва заметно поморщился, вспомнив, как его самого после ареста избивали эсэсовцы. – Эти еретики сами запятнали себя как враги веры. И их не так уж и много – а за нами будут десятки, сотни миллионов прихожан. Если этому не помешают либералы и обновленцы.
– Помешают чем? Если, наоборот, в лоно Церкви придут даже те, кто не вполне разделяет ее догматы. Разве это не увеличит ее паству?
– Тем, что они не будут сынами Церкви! Представьте, что сегодня мы бы объявили ими – всех мусульман, буддистов, кого там еще – при этом не требуя от них отречься от своих заблуждений. На бумаге число нашей паствы выросло бы – но сохранила бы при этом Церковь свою душу?
– А по-вашему, мы не должны приспосабливаться к изменениям, что произошли в мире за минувшие века?
– О каких изменениях ты говоришь, Френки? Церковь одобряет использование в своих целях – достижений научного прогресса. А что изменилось в душе человека за истекшие сто, пятьсот, тысячу лет? Или понятие добра и зла сегодня – не то, что прежде? И высшей целью нашей больше не является спасение невинных душ? Что-то я не вижу подобных изменений – в догматике и обрядах наших конкурентов. Следовательно, все побуждения «сблизиться» на деле являются нашей капитуляцией перед кознями того, чье имя не подобает произносить! И пока я жив и стою во главе нашей Матери-Церкви – я буду стоять на страже наших святых традиций. И чем более угрожающ брошенный нам вызов – тем священней будет эта борьба!
– Уж не метишь ли ты в святые, мой друг?
– Кто может знать, как его подвиг оценят потомки? Однако не забывайся, Френки – даже для тебя я «ваше святейшество». И я позволю себе спросить тебя, – тут в голосе Пия Двенадцатого послышался металл, – следует ли понимать, что ты подвергаешь сомнению