Она задохнулась от неожиданности, когда внезапно на ее запястьях защелкнулись наручники.
— Дезире Адонис, вы арестованы за попытку убийства Саманты Карлайл. Вы имеете право хранить молчание. Если вы…
Все, что он говорил дальше, перестало существовать, кроме одного слова «попытку». Должно быть, она неправильно его поняла. Здесь какая-то ошибка.
Но выражение на помятом лице мужчины говорило само за себя. Дезире попыталась улыбнуться, подняла руки и потрясла браслетами наручников, словно все это было шуткой.
— Меня арестовывают, — произнесла она, обращаясь к своему партнеру, который, замерев, смотрел из-за сетки на все происходящее. — Можете вы этому поверить? Они говорят, что я кого убила. Кого, вы говорите, я убила? — спросила она, стрельнув глазами в Пуласки, и сверкнула улыбкой, в прошлом не раз приносившей ей успех. — И когда я это сделала? В перерывах между оформлением банкротства и визитами в парикмахерскую?
Пуласки подавил желание впечатать кулак в этот рот. Что-то в этих глазах подсказывало ему, что он не ошибся и арестовал ту самую женщину. Её смех был чуть-чуть выше и истеричнее, чем следовало. Блеск этих зеленых глаз был слишком ярок, а нервный тик в уголке рта выдавал, что она лжет.
— Повторяю, — произнес он медленно, хотя другой детектив на его месте взял бы ее за руку и повел прочь. — Вы арестованы за попытку убийства Саманты Карлайл.
Над их головами пролетел авиалайнер, заглушив конец фразы. Но для Дезире это было уже не важно. Она услышала достаточно, чтобы потерять самообладание. Все, через что она прошла после смерти Донни, все ее планы, все уловки — все оказалось напрасным.
Глаза женщины закатились. Пуласки вскрикнул и схватил ее за руку, думая, что она попытается убежать. Но оказался не прав.
Вопль, вырвавшийся из груди Дезире, заставил волосы на его затылке зашевелиться и встать дыбом. Она начала хохотать, потом зарыдала. Рыдания чередовались с судорожным кашлем, сквозь который она пыталась что-то сказать. Но люди вокруг слышали лишь какие-то бессвязные звуки. Когда Дезире Адонис наконец усадили в патрульную машину, в уголках ее рта уже появилась пена.
Последним впечатлением Пуласки был ярко-красный, безобразно разинутый рот, изрыгающий сквозь полузадушенный смех злобные ругательства. Они текли в салон машины, как грязь из прорвавшейся канализационной трубы.
Его передернуло. Саманте Карлайл пришлось немало вынести от этой женщины. Его вновь захлестнуло чувство вины из-за того, что он невольно сыграл на руку замыслам этой Адонис. Если бы он только поверил рассказу Саманты Карлайл, этого могло и не случиться. Но Адонис оказалась слишком хитра для них. И если бы не Джон Томас Найт, она, черт ее побери, вполне могла победить.