повседневными рутинными делами, присматривали за порядком степенные
стрельцы, стоявшие, опираясь на свои ружья, в тени, дворовые толстые
усатые коты, объевшись куриных потрохов, нежились под жарким летним
солнцем. Все как всегда, вроде бы. Ничего здесь не поменялось. А я все
никак не могла выкинуть из головы несчастную Сандру и ее беспричинную, надуманную ненависть ко мне.
- Прекрати себя накручивать, - леший подошел сзади, обнял меня и
прижал к себе. – Ты уж точно не виновата в том, что у одной дуры-княжны
из-за напрочь выдуманной любви снесло крышу.
Я вздохнула:
- Понимаю. Но она… Она так кричала тогда у себя дома, с такой
ненавистью смотрела. Знаешь, я на секунду даже испугалась, что ее удар
хватит.
Сзади послышался смешок.
- И в этом вся ты. Она тебя ненавидит, а ты почему-то за нее боишься.
Я вот тогда испугался, что она скрутит стрельцов и все же сможет добраться
до тебя.
Я против воли улыбнулась:
- Этих детин, особенно после постоянной муштры Ники, по-моему, никто не способен скрутить.
Василиса, вернувшись, устроила жуткий скандал, пронзительно
кричала, что ее во дворце не уважают, что никто не желает считаться с ней и
ее мнением, что муж ее больше не любит, и она не желает продолжать так
жить с ним. Елисей, не желая ругаться с любимой беременной женой, предложил той порадовать местное высшее общество обещанным
поэтическим вечером. Хитрый прием Его Величества удался, и царица
немедленно начала активно готовиться к очередному развлекательному
мероприятию, следя, чтобы слуги тщательно вымыли весь дворец и украсили
бумажными гирляндами, фонариками и живыми цветами всевозможные
коридоры и залы.
На вечер были приглашены одни дамы, причем княжон Жарских в этот
раз намеренно приглашениями обошли. Но я и без них чувствовала себя в не
своей тарелке под изучающими взглядами жен и дочек аристократов и
купцов, уже осведомленных обо всем происшедшем и о моей роли в этой
жуткой истории. Правда, так же внимательно изучали и Дарну, но ту
отношение к ней всех собравшихся явно не волновало. Она, одевшись в
черное, вызывающе короткое платье с неприлично глубоким вырезом, в
туфлях на высоком каблуке, став теперь одного роста с дворцовой ведьмой, стояла неподвижным истуканом рядом со мной, с отрешенным выражением
на лице. «Никого не знаю и знать не хочу. Не лезьте ко мне, и я вас не
трону», - как будто говорил весь вид сирин.
Стихи сочинять здесь определенно не любили и не умели. Вот слушать
– пожалуйста. Даже я со своими кривыми «виршами» выглядела среди этой
толпы маститым поэтом. В самом деле, как может считаться настоящей