Однако милицейско-медицинская машина приводит в восторг далеко не всех. Венеролог Л. В. из Москвы, врач с сорокалетней научной практикой, считает существующий порядок порочным. Он убежден, что борьбе с венерическими болезнями в Советском Союзе мешает больше всего то, что врачи не сохраняют врачебную тайну. Виноваты в этом власти, которые ради своих целей „освободили” медиков-венерологов от клятвы Гиппократа.
— Выявление „источника заражения” превращается в самое настоящее издевательство над больным, — говорит доктор Л. В. — Из диспансера ему домой все время посылают разного рода предупреждения и указания, так что соседи узнают о его болезни по обратному адресу на конверте. По письму из того же диспансера „общественность” на работе у больного производит разбор его морального поведения. Стоит ли удивляться, — говорит доктор Л. В., — что больные, страдающие венерическими болезнями, как черт ладана боятся диспансерных врачей и предпочитают лечиться у знакомых фельдшеров, медсестер или прибегают к самолечению. В результате болезнь становится хронической и трудноизлечимой, а тысячи больных остаются неизвестными официальной статистике и продолжают разносить заразу.
Разговор о венерических болезнях один из медиков прервал вполне резонным замечанием: „В моем кабинете я чаще встречаю несчастных, нежели больных”. К несчастным врач относит большую часть пациентов, обращающихся за сексологической помощью. Чаще всего им не нужны лекарства, ибо страдания их проистекают от непросвещенности и некоторых особенностей советской жизни. Уролог-сексолог из Ленинграда Д. Г. держится того же мнения.
— Сексологический прием в условиях СССР требует от врача большой выдержки, — говорит он. — Мне всегда не хватало времени, чтобы объяснить пациентам, как и что им следует делать, чтобы достичь взаимопонимания в сексе. Их дремучая непросвещенность и наше традиционное российское ханжество требовали от врача начать объяснения с азов. Я говорил пришедшим на прием супругам: „Купите в кассе четыре талончика, я буду говорить с вами час”. Но часто недостаточно было и часа. Особенно трудно вступать в контакт с русскими женщинами в возрасте 40–45 лет. Они искренно страдают всякий раз, когда врач упоминает о половом акте, отказываются обсуждать детали своих сексуальных проблем или делают вид, что не понимают, о чем говорит медик. Ибо в их представлении тема эта постыдна и даже позорна. О некоторых вещах я вообще в своем кабинете говорить не решаюсь. Например, об оральном сексе. Хотя в медицине известно, что при некоторых состояниях мужа жена, с помощью орального секса, могла бы вернуть его к сексуальной норме, я никогда не затрагиваю эту тему. О позах при половом сношении говорю намеками. Разговор врача с пациентами превращается при этом в балансирование на проволоке. Они боятся моих „новшеств”, а я опасаюсь (и не без основания), что, если после нашей беседы у них ничего не получится, жена (чаще всего инициатива исходит от нее) сядет за стол и напишет на меня донос. Письма-жалобы на врачей-сексологов — не редкость в Ленинграде. После таких кляуз врача вызывают в партийные органы и он должен объяснить, зачем он „говорил пошлости” и рекомендовал больным „неприличные вещи”…