Большую информацию о возрасте московских проституток дали закрытые судебные процессы, на которых обвинялись содержательницы „притонов разврата” (официальная советская терминология). Процессы эти начались в 1965 году, вскоре после крушения Хрущева, и продолжались до начала 70-х годов. В качестве свидетелей на процессах были заслушаны показания нескольких сотен очень юных проституток. Девушкам этим взамен за их искренность был обещан иммунитет от судебного преследования. На каждом процессе фигурировало по 20 девушек. Многие из них оказались несовершеннолетними, то есть не достигли 18 лет. На одном из заседаний в зале суда Пролетарского района города Москвы произошел диалог, оставивший у зрителей весьма сильное впечатление. Несовершеннолетняя Нина К. свидетельствовала против бывшей хозяйки притона. По ходу дела выяснилось, что Нина в свои 16 лет уже владеет всеми приемами профессиональной проститутки. „Не стыдно ли вам заниматься такими делами?” — патетически воскликнул судья Миронов. „Не стыдно, — твердо ответила девочка-работница. — Вы знаете сами: у меня отца нет, мать постоянно болеет. Где я могу заработать? На заводе? Но мне, как несовершеннолетней, полагается работать 6 часов в день и получать 40 рублей в месяц. Я работала полный день и получала в месяц 60 рублей. А там я зарабатывала те же 60 рублей за два дня и была сыта, одета, обута. Так чего же мне стесняться?..”
Еще одно свидетельство о возрасте советских жриц любви я обнаружил в своем дневнике за 1970 год. Летом этого года, я как писатель находился в командировке в уже упомянутом выше среднерусском городке Суздале. Мне для моей будущей книги необходимо было осмотреть здание старинного мужского монастыря, но вход в него для посторонних оказался закрытым: власти устроили за стенами монастыря колонию малолетних преступниц. Не без труда получив пропуск в местном отделении министерства внутренних дел, я вошел на территорию монастыря. На дворе, под деревьями прогуливалось несколько сот девочек в возрасте 15–16 лет. Они отбывали наказание за разного рода преступления, чаще всего за кражу, но, по словам начальника колонии, почти все они на свободе были также проститутками. Это особо отмечено в „Личном деле” каждой из девушек. „Их становится все больше с каждым годом, — жаловался мне этот офицер, — У нас в колонии и так сверхкомплект (советское бюрократическое словечко, означающее переизбыток чего-либо), а их все шлют и шлют со всей страны”. „Ну и как? Исправляются?” — поинтересовался я. „Горбатого могила исправит, — мрачно прокомментировал начальник колонии. — Они мне охрану разлагают. Служат в охране молодые ребята. Мне их под суд приходится отдавать за связь с этими поблядушками…”