.
Только после разоблачений Сталина, которые предпринял Никита Хрущев, в советской научно-юридической литературе стали появляться статьи о „резком ущемлении прав внебрачного ребенка” и о трагическом положении, в которое этот Указ поставил так называемую „мать-одиночку”.
Вернусь к истории телефонистки Леночки. Окрыленная моими обещаниями, она вернулась в казарму и открыла тайну своей беременности подругам. Как будто при этом еще и похвалялась: „Доктор сделает мне аборт и после этого я выйду замуж за Васю-летчика”. Было ли это сказано так или по-другому, но кто-то немедленно донес командиру роты. Тот явился с докладом о чрезвычайном происшествии к командиру батальона. И пошло, поехало… В течение следующих суток на нашем аэродроме сделали посадку несколько самолетов: разбираться с ЧП прилетели из штаба полка и штаба дивизии, прилетели политкомиссары, военные медики и военюристы. Как преступник, готовившийся сделать аборт, я попал под домашний арест. Сначала меня хотели судить, потом решено было снизить в военном звании. Затем выяснилось, что офицерское звание у меня самое низкое, какое только бывает, — младший лейтенант медицинской службы, а как военфельдшер обязан я оставаться офицером. Окончательный приговор гласил, что проштрафившегося медика М. А. Поповского надлежит отправить в штаб фронта для решения судьбы, а телефонистку Леночку демобилизовать немедленно.
Я встретил ее в день своего отъезда на осенней деревенской улице. Что-то показалось мне в ее походке странным. Аккуратистка Леночка шла как-то неровно: шинель нараспашку, воротник гимнастерки расстегнут. Она несла, а точнее волокла по грязи свой фанерный чемодан. Я поздоровался. Она в ответ сделала рукой что-то, очень мало похожее на солдатское приветствие. Вблизи стало ясно: девушка пьяна. „Извините, доктор, — пролепетала она. — С горя я это… Вот еду… Домой”. Я попытался ее утешить, но она опять пьяно взмахнула рукой. „Чего там… Война все спишет…” И поволокла свой чемодан дальше.
Конечно, из миллиона призванных под ружье Леночек далеко не у всех жизнь сложилась так грустно. Рождалась на фронте и подлинная нежность, возникали крепкие семьи. Случалось даже, что жертвами в конечном счете оказывались не женщины-солдатки, а сходившиеся с ними офицеры. Я знал на фронте одну такую семью. Молодая казачка, санинструктор, хищница и хамка, организовала настоящую охоту на командира полка. Грубила и обрезала всем претендентам и только перед немолодым уже интеллигентным подполковником стелилась ковром. Она рассчитала правильно: подполковник сделал ее своей законной женой и вырастил двоих родившихся в этом браке детей. В мирное время бывшая санинструкторша научилась носить зеленые велюровые шляпы с пером, шить платья у дорогого портного и погубила карьеру мужа, донеся на него в годы послевоенного сталинского террора как на скрытого еврея.