– Если не ошибаюсь, этот человек принадлежит теперь к составу полиции Нового Орлеана, – заметил я.
– Не могу поздравить новоорлеанскую полицию с таким приобретением, – пошутил командир. – Вероятно, он так же плохо служил ей, как служил мне!
– Так вы не допускаете возможности, чтобы он именно в качестве полицейского агента пытался задержать вас у берегов Сабины?
– Конечно, нет! – с уверенностью воскликнул Жан Корбиак. – Для этого надо было бы, чтобы правительство Луизианы совершенно потеряло голову, добровольно навязав себе на шею такое серьезное дело, как нарушение международного права. Всего вероятнее, что столь крупная сумма, как пятьдесят тысяч долларов, назначенная за поимку моей персоны, давно уже смутила покой этого негодяя, возбуждая его корысть и в то же время льстя его чувству мести. И вот, узнав или угадав, что мои дети вместе с вами пустились в путь, чтобы навестить меня, он последовал за вами, надеясь таким способом выследить и меня. Ничего не может быть легче, как набрать в Новом Орлеане целую шайку разных негодяев, способных решительно на все, если только посулить им какую-нибудь поживу. Все остальное объясняется, конечно, само собой: Вик-Любен, вероятно, нагнал вас, без вашего ведома шел за вами следом все время, вероятно, видел нашу встречу и затем подготовил все для того, чтобы овладеть мной наверняка, поставив всех нас в безвыходное положение тем, что, с одной стороны, преградил нам отступление пожаром саванны, с другой – преградил нам дорогу сам со своим отрядом. А раз я очутился бы в его руках, он, конечно, немедленно доставил бы меня в Новый Орлеан, и вся его орда как один человек поклялась бы под присягой, что они задержали меня в пределах Луизианы. План этот, хитро обдуманный и довольно ловко выполненный, чуть было не удался ему, и, наверно, удался бы, если бы не присутствие духа и находчивость моей Розетты, без чего я неминуемо был бы теперь в его руках!
– Да, это не подлежит никакому сомнению! – поддакнул я. – Но как вы полагаете, командир, неужели судебные власти Нового Орлеана допустили бы и теперь приведение в исполнение своего приговора 1815 года – приговора, столь возмутительного и несправедливого, к тому же столь давнего!
– Вероятно, да, – отвечал Жан Корбиак. – Прежде всего, судебные власти вообще не любят изменять свои решения и отменять свои приговоры. Далее, справедливость требует сказать, что этот приговор 1815 года, который мне, конечно, не подобает одобрять, имеет, однако, свое серьезное оправдание со стороны поддержания общественного порядка и безопасности, а также со стороны международного права. С точки зрения француза, на которой, конечно, стоял и я, я полагал, что имею право на свой собственный страх продолжать борьбу и преследование англичан везде и всюду, где они попадутся мне. Но с точки зрения американского правительства, я вынужден сознаться, что власти Нового Орлеана не могли допустить моего открытого сопротивления их постановлениям. На их месте я, вероятно, поступил бы точно так же. Из этого ты видишь, что сама логика требует ратификации этого приговора и приведения его в исполнение… Тем не менее я склонен думать, что ввиду моего настоящего положения мне была бы дарована жизнь и смертная казнь заменена бы пожизненным заключением в какой-нибудь крепости… Впрочем, не следует упускать из виду и то, что американская партия, всесильная в настоящее время в Новом Орлеане, может потребовать моей казни и, пользуясь этим случаем, унизить и оскорбить французскую партию…