С того момента, как я расстался с Розеттой и моим отцом, прошло уже двенадцать дней.
– Командир, якоря подняты! – пришел доложить Белюш, почтительно останавливаясь перед Корбиаком. – Какое будет ваше приказание?
– Держать курс на запад… мы идем в Баратарию! – просто отвечал командир, как будто это имя не напоминало ему ровно ничего.
На палубе раздался свисток, затем топот ног и суета. Клипер медленно повернулся на киле, вобрал ветер и с легкостью ласточки, скользящей над водой, вышел в канал, ведущий в открытое море. В тот момент, когда мы выходили из канала в восточной стороне залива, страшный взрыв заставил всех нас обернуться. Казалось, будто грозный вулкан разверг свою огнедышащую пасть над островком, где возвышалась цитадель Сан-Марко, и метал в воздухе, вместе с языками пламени, бесформенные громадные глыбы камня, превращая все в дымящиеся развалины. Момент-другой, и там снова воцарилась мертвая тишина.
Длинный фитиль, зажженный Белюшем в момент нашего ухода из гавани цитадели Сан-Марко, тлел некоторое время и, дойдя до пороховых погребов укрепленного замка, взорвал и разом уничтожил все, что еще оставалось от этого последнего жилища Жана Корбиака.
Глава X. В заливе Баратария
За все время, пока шли снаряжение судна, погрузка и все необходимые приготовления к отъезду, среди этих забот, хлопот и неустанной работы, ввиду этого столь внезапного и спешного отплытия, мы совершенно не имели времени беседовать между собой. Но теперь, выйдя в открытое море, при благоприятном попутном ветре, гнавшем нас к устью Миссисипи, ничто уже не мешало нам обсуждать на свободе происшествие в прерии, и мы нередко целые часы проводили вместе с комендантом, которого с самого его переселения из крепости на судно все стали звать командиром.
Однажды вечером, сидя с ним в его каюте, я позволил себе спросить его, знает ли он этого Вик-Любена и догадывается ли о причинах, которые могли побудить этого негодяя к попытке овладеть особой командира.
– Да, друг мой, – отвечал Жан Корбиак, – я знаю этого негодяя. Он в продолжение двух или трех месяцев служил у меня в гарнизоне моего форта в заливе Баратария и оказался очень плохим солдатом, пьяницей, дерзким, сварливым, непокорным, словом, такого рода человеком, какого я никак не мог держать у себя. Мне пришлось уволить его после нескольких предупреждений и даже разжалования его из капралов, до чина которого он дослужился в первое время своего пребывания у меня, в простые рядовые… Вот, кажется, главная причина той страшной ненависти, какую питает ко мне этот человек, ненависти, которая так шумно и так ярко проявилась во время моего ареста и которая даже теперь, по прошествии четырнадцати лет, по-видимому, не улеглась в нем.