.
Спор о том, чтó является целью трудовых лагерей — перевоспитание или эксплуатация труда заключенных, не утихал ни в конце 1920-х, ни в первой половине 1930-х. Несмотря на заявления о перевоспитании классовых врагов, руководители трудовых лагерей явно стремились в первую очередь к выполнению производственного плана, вне зависимости от того, каких страданий это стоило заключенным[963]. В идеологическом же отношении советские специалисты по карательной политике смогли примирить эти две функции трудовых лагерей. В 1929 году Евсей Ширвиндт, начальник Главного управления мест заключения Наркомата внутренних дел, заявил, что участие заключенных в первой пятилетке поможет им осознать важность собственного труда для общества и тем самым развить в себе новую сознательность[964]. Затем Ида Леонидовна Авербах углубила эти идеи в своей монографии «От преступления к труду». Она рекомендовала использовать труд заключенных на важнейших социалистических стройках, таких как Беломорско-Балтийский канал, поскольку подобная работа «дает возможность каждому лагернику… наглядно ощутить величие этого целого, созданного от начала до конца при участии его личного труда»[965]. По завершении строительства Беломорско-Балтийского канала около 12,5 тысячи лучших тружеников-заключенных были сочтены полностью исправившимися и освобождены, поскольку своим трудом продемонстрировали преданность социализму[966].
Как мы видим, концентрационные лагеря — форма насилия, возникшая в ходе колониальных войн и Первой мировой, — сохранили при советской власти свою форму, но получили новое значение. Советские криминологи славили преобразующее начало ручного труда и тот факт, что каждый вынужден принимать участие в строительстве социализма. Идея труда как средства к исправлению человека не была ни специфически советской, ни даже марксистской — к примеру, французские реформаторы пенитенциарной системы в XIX веке выступали за создание сельскохозяйственных тюремных колоний во внутренней Франции, которые позволили бы каторжникам вносить экономический вклад в развитие общества и вместе с тем достичь духовного исправления путем труда[967]. В советском контексте принудительный труд приобрел особое значение для «паразитических классов», которые, как считалось, раньше эксплуатировали чужой труд. Это было средство преобразовать их сознание и вселить в них пролетарскую самоидентификацию, которая позволила бы им преодолеть мелкие эгоистические инстинкты и стать частью социалистического коллектива.
Если посмотреть на вещи более широко, можно увидеть, что концлагеря при советской власти приобрели новую функцию. Прежде они применялись в ходе колониальных завоеваний и в военное время. Советская же власть, напротив, использовала их в мирное время, и не только в целях сдерживания того, что считала угрозой, но и во имя преобразования общества. Хотя сам метод изоляции групп населения при помощи концлагерей уходил корнями в колониальные войны и Первую мировую, идея использования этой технологии в целях перевоспитания целого класса общества была совершенно новой. Таким образом, советские деятели превратили практику военного времени в постоянную и применяли ее в рамках программы преобразования общества в мирный период.