В броневике Дементьева заменили порожние пулеметные диски на полные, и их щедрые очереди добавились к бьющему без отдыха на всю ленту трофейному станкОвому браунингу с водяным охлаждением ствола. Падали с седел всадники, с разбега валились наземь перепугано ржущие лошади – спастись удалось немногим. Наступила тишина. Пулеметчик Шовкопляс, подменивший башенного стрелка и севший на его место у курсового пулемета седоусый Величко опять отсоединили порожние трехрядные диски.
Лева Гороховский, оставив кадрового пулеметчика менять почти опустевшую холщевую ленту на полную и, все еще не отошедший от пережитого боя, диких усилий и эмоций, поднялся на ноги. Потянулся богатырскими ручищами, чуть не разрывая на груди заскорузлую от чужой крови гимнастерку, и с многоэтажной заковыристостью, по портовому, выматерился, снимая напряжение.
– Хлопцы, – позвал Лева подтянувшихся к ним с прогалины уцелевших при расстреле красноармейцев. – Айда поляков добьем. Гляньте: кое-кто еще промеж конями шевелится, мать их так через коромысло и якорь им в тухес до упора.
Некоторым недорасстрелянным хлопцам, подошедшим с прогалины первыми, досталось трофейное оружие убитых, другие, вытащив из брезентовых чехлов свои четырехгранные штыки или малые пехотные лопатки, с удовольствием пошли добивать, вымещая на упавших поляках и свою месть за убитых товарищей, и свой стыд за собственное бегство, и недавнее позорное бессилие. Жалости, даже к раненым, никто из них не испытывал. Еще живые уланы лопотали что-то по своему, явно прося пощады, часть даже пыталась поднять руки. А хрен вам в глотки! Как саблями рубить, конями топтать да из пулеметов в спину палить – о жалости не думали – пленных не брали. Получай, с-сука! Н-на!
Лева для дорезания поляков опять подобрал давешнюю в уже запекшейся крови уланскую саблю, так хорошо послужившую ему против собственных же хозяев. Трофейный польский наган, в котором еще оставались патроны, засунул себе просто спереди за ремень. Внимание Левы привлек пытающийся достать придавленную ногу из-под упавшего, но еще дрыгающего копытами коня, офицер с богато расшитым серебром воротником и тремя звездочками на погонах.
– Пан меня понимает? – Лева острием сабли осторожно приподнял подбородок лежащего поляка.
– Да, – к его удивлению ответил офицер по-русски.
– Ты кто?
– Помоги достать ногу.
– Зачем?
– Я сдаюсь.
– И что мне с того?
– По правилам ведения войны, если солдат или, тем более, офицер хотят сдаться в плен – их не убивают.
– Я таких правил не знаю.
– Позови своего офицера – он знает.