– Тогда мы будем прорываться силой.
– Попробуйте. Четыре пушки и шесть пулеметов (это, не считая стрелкового оружия пехоты) разметут вашу колонну в клочья. А если сдадитесь в плен – гарантируем условия содержания, сопоставимые с вашими казарменными.
– На ваши танки и броневики у нас свои пушки имеются. И, самое главное, – мужество и высокий боевой дух. Мы вас попросту уничтожим. Лучше пропустите.
– Нет, – покачал головой лейтенант. – Не имеем права. А кто командует колонной? Ведь не вы?
– Командует нами подполковник Скульский. Я вам передаю его требование.
– А я вам передаю требования своего командира: разоружитесь, мы вас не пропустим.
– Это ваше последнее слово?
– В завершение, пан капитан, могу сказать: как бы мы не желали решить вопрос миром, при малейших ваших действиях, которые можно недвусмысленно трактовать, как подготовку атаки или просто опасное приближение к нам – открываем огонь на поражение из всех стволов без предупреждения. Честь имею! – лейтенант Кравченко откозырял, четко развернулся, чуть ли не щелкнув каблуками, и зашагал к своим в сопровождении промолчавшего всю встречу так и не пригодившегося в качестве переводчика Плахотнюка. Возле броневиков их уже с нетерпением ждали остальные лейтенанты.
– По всему, похоже, – сказал Карпенко, – они собираются через нас прорываться. Категорически. Врут, или нет, – говорят, у них в колонне пушки. Мечтают интернироваться на венгерской границе, чтобы опять воевать с Гитлером, но уже с территории Франции.
– Согласно приказу, – хитро прищурился лейтенант Иванов, нам велено в бой по возможности не вступать.
– А разве у нас будет такая возможность, – подключился к обсуждению командир танкистов, догадавшись, куда клонит Иванов, – когда они на нас попрут?
– Правильно, – кивнул Иванов. – Их нельзя к нам на близкое расстояние подпускать – пожгут. Мы на расстоянии сильны. И к Владимиру-Волынскому их тоже нельзя подпускать. Мало ли, чего они там устроят? Слабенький заслон на шоссе, так точно снесут и имени не спросят. А у нас бойцы обстрелянные, можно сказать, бывалые. Мы их не пропустим. Возражений нет? Товарищи лейтенанты?
– Повоюем, – кивнул Гординский, – приказывай, командир.
– Согласен, – подтвердил Карпенко. Лейтенанты обговорили порядок совместных действий и разошлись по машинам: Иванов и Гординский заняли свои места в башнях, а Карпенко объявил боевую тревогу красноармейцам в грузовиках. Все четыре башни и пушки сняли со стопоров и выключили инерционные предохранители для моментальной стрельбы. Осколочные снаряды были заряжены в стволы еще на выезде из Владимира-Волынского. Красноармейцы примкнули граненые штыки для меткой стрельбы из пристрелянных с ними вместе винтовок; на железных крышах кабин растопырились сошками ручные пулеметы с полными дисками; в ручные гранаты РГД-33 вставили запалы и поставили на боевой взвод, оставив только чеки в предохранительном положении (осколочные «рубашки» не одевали – не из укрытия бросать). Подготовиться успели вовремя. В польской колонне тоже совещались и думали не долго. Они решили сбить малочисленный заслон Советов и продолжить движение по намеченному маршруту. Ближе к концу колонны в две стороны от дороги съехали на поле запряженные цугом шестерки лошадей с орудийными упряжками, развернулись и вознамерились, было сняться с передков.