Следующий пан взвил своего коня на дыбы над этим упрямым, никак не желающим умирать русским – Лева, как былинный богатырь, поймал опускающиеся на него огромные копыта и, поднатужившись, отпихнул в сторону. Оступившийся конь крепко стукнул, переломив ему несколько ребер, своего наездника о дерево.
Тем временем сзади развернул коня первый промахнувшийся улан. В этот раз он решил не зарубить, а проткнуть ускользающего противника и нацелил слабо искривленный блестящий клинок сабли в широкую пропотелую спину. Лева услышал приближающийся топот и успел обернуться – опущенное слегка покачивающееся от конского шага острие летело ему прямо в грудь. На каком-то инстинкте Лева молниеносно присел и опрокинулся на спину – раздосадованный поляк и в этот раз пронесся мимо, так и не достав его саблей.
Перед глазами перевернувшегося на живот, чтобы вскочить на ноги, Левы, желто блеснуло начищенной латунью перекрестье с изогнутой под прямым углом дужкой эфеса польской сабли. Лева схватил рукоять с темными буковыми накладками и почувствовал себя уверенней. Он слыхом не слыхивал, ни о каких приемах сабельной рубки или колющих ударах, но с одного удара топора мог, играючи, расколоть самое сучковатое полено твердющей акации. Что ему легонькая трофейная сабелька, под латунную дужку которой он едва смог протиснуть свою широченную лапищу?
Опять очередной наглый пан попробовал стоптать его своей каурой лошадью – Лева, все еще стоя на одном колене, вонзил трофейный клинок невинному, но вражескому животному снизу под ребра, и, не сумевшая остановиться кобыла, сама жутко распластала собственное брюхо вдоль, вываливая наружу вместе с хлынувшей кровью парующие вонью сине-красные внутренности. Лошадь, щеря в диком от боли смертном ржании крупные белые зубы и перестав слушаться всадника, проскакала еще несколько метров, ослабела и рухнула вместе с ним, подминая кусты.
Опускающуюся сверху саблю следующего улана, вставший на ноги Лева без труда отвел, подставив свою. И тут же зверски хватил ее хозяина наискось по правому бедру, перерубив и мышцы, и берцовую кость, и боковую лопасть седла, и потник, и лошадиную шкуру и, даже, надколов несколько лошадиных ребер.
Два улана, что-то крикнув друг другу, придержали своих коней и медленным шагом стали приближаться к Леве с двух сторон. Тяжело дышащий, разгоряченный боем Лева отступил к дереву и прижался к нему спиной, держа саблю вертикально перед собой. Всадники надвинулись и синхронно взмахнули клинками, готовясь одновременно опустить их на советского верзилу: один справа от себя, а другой слева. Но упрямый русский с грустными еврейскими глазами гибнуть (вот упрямый) опять не захотел: когда смерть несущие блестящие лезвия уже разгонялись, почти одновременно опускаясь на шею и плечи, Лева, слегка присев, широко шагнул влево под мордой коня и ткнул острием в правый бок улана, не успевшего сдержать свою рубящую пустое место саблю. Ткнул глубоко: клинок вошел на четверть своей длины.