– Где Кузнецов? – спросил лейтенант за второго дозорного.
– А Кузнецова я там оставил, – мотнул головой Сидоренко, – наблюдать.
– Проводи – хочу сам посмотреть, – сказал Карпенко. – Остальным можно присесть, но быть настороже. Не курить. И не шуметь.
Ближний пулемет стоял метрах в десяти от кромки леса, недалеко от проселка. Своим толстым кожухом с водяным охлаждением он напоминал знакомый красноармейский максим, но был без щитка и на треноге. Стрельба уже прекратилась и пулеметный расчет, не спеша и весело переговариваясь, как после добротно выполненной работы, заменял ленту. Рядом, возле армейской повозки защитного цвета, топтались еще несколько пеших солдат с карабинами в руках, и сидели в седлах, о чем-то громко совещаясь, четверо верхоконных. Дальше, на расстоянии в 20-30 метров, темная полоска земли была густо усеяна неподвижными телами в красноармейской форме. Это были расстрелянные на бегу безоружные спасшиеся от сабель и копыт красноармейцы. Четверка конников внезапно повернула коней, пришпорила и рысью вынеслась на проселочную дорогу, вдоль которой еще недавно бежал небольшой отряд Карпенко. Теперь дорога была пустынна, но всадники, вытянув из-за спин карабины, поскакали к месту бесславной гибели своих товарищей.
– Значит так, Сидоренко, – обратился лейтенант к своему отделенному командиру, – берешь себе под команду семь человек с винтовками и устраиваешь засаду у дороги. Остальных посылаешь сюда ко мне. Сам сидишь тихой мышкой и ждешь, когда всадники, услышав здесь нашу пальбу, рванут обратно. Тут-то ты их и расстреляешь из лесу. Можешь и трофейными гранатами забросать. Напоминаю: распределишь по два стрелка на одного верхоконного.
– Всех порешим, товарищ командир, – люто сверкнув глазами, пообещал Сидоренко – лейтенант ему поверил.
Карпенко отошел чуть вглубь лесочка, навстречу своим бойцам, и, когда они приблизились, негромко поставил боевую задачу. Пехотинцы, уже поверившие в боевое умение и удачу своего командира, взбодренные духом от удачной стрельбы, согласно покивали головами и, стараясь не шуметь, двинулись на исходную позицию.
От слаженного прицельного залпа полегли, хотя и не замертво, почти все поляки: и пулеметный расчет, и остальные, вплоть до ездового, сидящего на облучке армейского фургона. Лейтенант остался в лесочке – наблюдать, а красноармейцы в молчании и гневе выскочили на широкую прогалину и безжалостно добили оставшихся врагов: кто был с родной трехлинейкой – докалывал игольчатым штыком; кто завладел трофейным карабином – проламывал лица под польскими касками железными затыльниками прикладов (поступали так не для экономии патронов, а от обуявшей души лютости); неумелые обладатели сабель – рубили почем попало, дробя кости и рассекая мягкие ткани, мучительно мстя панам за покрошенных такими же клинками товарищей.