– Ложись слева, – сказал Леве пулеметчик, – будешь ленту придерживать, чтобы не перекашивалась. И коробки патронные перед собой расставь – прикроют. В другой стороне прогалины застрочил пулемет – высунувшиеся было между деревьями и кустами на опушку загонщики отпрянули обратно. Раненый красноармеец тоже пустил щедрую свинцовую струю напротив себя и повел стволом вправо – поляки отступили вглубь или попадали вниз. Пулеметчик, подкрутив колесико, понизил вертикальную наводку и стал бить короткими очередями по видневшимся кое-где на уровне земли каскам. Из леса отвечали беспорядочной ружейной пальбой: мелькали из-за стволов или через листву редкие вспышки, одни пули цвиркали вокруг, другие выбивали фонтанчики, впиваясь в мягкую почву. Лева и красноармеец, распластавшиеся за пулеметом, периодически низко пригибали головы, стараясь не словить свою смерть.
Со стороны шоссе звонко пропела труба, возобновились пушечные выстрелы, взрывы и пулеметные очереди. Лева сперва даже не понял, что по ним стрелять перестали: исчезли вспышки между деревьев, перестал посвистывать вокруг или впиваться в землю свинец. Спешенные уланы или затаились, или отступили. И как проверить? Будем, как говорили дома в Одессе, подождать…
Неподалеку мучительно бился на земле поляк с отрубленной рукой, стараясь пережать хлещущее кровью плечо. Леве его жалко не было, от слова «совсем»: перед глазами лежала меж переступающих ног коня отсеченная голова земляка Мишки с открытыми глазами. Начал приходить в себя и попытался сесть солдат с изувеченным лицом, которому сабельного удара не досталось вовсе – только тяжелым Левиным ботинком. А где-то рядом с ним валялись упавшие карабины…
Стараясь не подниматься (вдруг в лесочке польские стрелки все же остались?) Лева подтянул к себе труп второго номера польского пулеметного расчета. Достал из его уже расстегнутой кобуры так и не извлеченный револьвер. Внешне это оказался вылитый советский наган, но с надписью не по-нашему: «Radom». Стрелять из него Лева никогда не стрелял, но тем, как это делают герои фильмов о революции и Гражданской войне, любовался в кино множество раз. Узкая и короткая (для него) рифленая револьверная рукоятка неудобно утонула, крепко зажатая, в здоровенной лапище. Лева прицелился (правда, дыхания не задержал) и с близкого расстояния первой же пулей попал, продырявив сбоку стальной шлем, в голову с и так обезображенным ударом лицом. Поляк рухнул, недолго в конвульсиях посучил конечностями, похрипел и затих, навсегда расслабив мертвое тело. Чтобы «успокоить» однорукого, пришлось потратить уже две пули – ворошиловским стрелком из нагана Лева все-таки не был.