О рыцарях и лжецах (Веденская) - страница 146

– Анна потребовала с меня клятву, понимаете. Она была такой… ей было невозможно перечить, – Елена Михайловна всхлипнула. – А Игорь ее так любил. Вы были правы, такую любовь никогда не забываешь, с нею живешь, как со шрамом от операции на сердце. Выжить можно, забыть – ни за что. Я знаю, да, это было неправильно.

– Что вы знаете? – возмутилась я. – Что именно вы знаете? Он забрал себе ее цветы, он до сих пор каждый день поливает их. А вы никогда не думали, что ваш сын имеет право знать?

– Возможно. Или нет. Я ни в чем не уверена, – пробормотала Елена Михайловна. – Решайте вы сами.


Я почувствовала себя бесконечно усталой и старой, мне захотелось свернуться калачиком и ни о чем не думать, ничего не решать. Но я уже знала – это так не работает. Можно еще немного потянуть, попробовать отложить, взять еще немного времени взаймы у кармы, но потом станет еще сложнее. И не заметишь, как пролетят годы. И проценты накопятся такие, что никакой рассрочкой не спастись.

Я встала, быстро оделась, посмотрела на спящую Василису – она не проснется как минимум часов до шести утра, если только не орать в комнате и не мяукать. Если что, ее отец спит в кухне на диване. Я растолкала Сережу, объяснила ему ситуацию и, подхватив телефон, выскочила из квартиры. От меня до сестры было около получаса пешком, летом это – рукой подать, а зимой – что ж, полезная для здоровья прогулка быстрым шагом. Очень быстрым. Бегом. Пока я вдруг не услышала крик.

– Лиза!

Я припустила еще пуще, но затем остановилась и развернулась. «Шарики» – нет, это не могут быть они. Их уже унес самолет «с белым крылом», на них уже охотится Садко, им не до меня.

– Гера? Господи, ты с ума сошел? Ты что тут делаешь? – ко мне от запаркованной машины бежал Капелин.

– Я что делаю? Ты что тут делаешь – в такое время? Господи, что у тебя с лицом?

– Я иду к сестре, – ответила я и уперла руки в бока. – Меня сегодня били по лицу бандиты. Теперь твоя очередь.

– Я… тут думаю, – заявил Капелин, осматривая с деловитым видом мои раны. Его заботливое, злое, недовольное лицо было так близко, и я вдруг подумала: господи, какой же он красивый-то, оказывается. Удивительная красота, а издалека-то и не видать. Вот чудеса.

– Значит, думаешь, – повторила я, отстраняясь, и Герман кивнул.

– Да. Я думаю.

– Былое и думы, – процедила я. – А чего тебе дома не думается?

– А чего ты трубку не берешь? Я звонил тебе весь вечер. Я хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

– Убедился? – спросила я.

– Ну… теперь да.

– Имей в виду, я знаю, что ты звонил Файке, – поделилась с ним я.