Что же я за мать!
– Прости, прости, гусенок, – приговаривала я, придерживая бутылку, и так стало жалко себя, так жалко… Я думала об этом, пока не расплакалась. Вася к моему приступу совести отнеслась с возмутительным равнодушием, выдула бутылку и тут же отключилась блаженным сном праведника, добившегося гармонии с миром. Я так и сидела, держала ее на руках и плакала. Слезы были горячими и солеными, и мне вдруг захотелось орешков – тоже соленых. Несправедливо. Несправедливо все – такой вывод, ни на чем не основанный, ни к чему не привязанный. Несправедливо, что мой папа – талантливый ученый, великолепный учитель, удивительный человек – умер так рано, оставив нас с колючкой-сестрой и разбитой горем мамой. Несправедливо, что мама его забыла, но было бы еще хуже, если бы она не оправилась после его смерти. Несправедливо, что в машине Капелина было так уютно и хорошо, а моя жизнь – гора грязной посуды, отупляющая усталость, сжигающий страх, исчезнувший муж. Несправедливо, что мы встретились именно сегодня, когда я была такой страшной и ужасной в этой нелепой одежде. Несправедливо, что в моей жизни так и не появилось ничего того, о чем я мечтала в юности, когда все еще было впереди.
Несправедливоооо!
– Я не вспоминала о нем. Зачем он вернулся? Откуда вообще он вернулся? – спросила я у спящей дочери. Дочь не ответила, и я прошла в комнату, где стоял наш телевизор, – в большую, так сказать.
– Вовка, ты там от мультиков не свихнешься? Вовка? – ответа не было, повернулась к дивану, затем опустила взгляд на пол. Там, на ковре перед телевизором, перемазанный в шоколаде, с полупустой коробкой рядом, счастливо спал мой сын.
– Ну, Капелин! Всех уложил одним ударом, – хмыкнула я, перекладывая Василису в кровать. Это не самая простая операция, как может показаться на первый взгляд. Одно неверное движение, и усталый сытый младенец, который спит, превращается в бодрого проснувшегося ребенка, готового познавать мир. Не дай бог. Спи, золотко, спи. Ты такая красивая, когда спишь, у тебя такие щечки, ты так чудесно кряхтишь.
Через несколько минут я загружала компьютер. Такова, видать, моя судьба – узнавать все, что мне интересно, из сетевых ресурсов. Конечно, в ситуации с Капелиным это было необязательно. Если в случае с Сережей это было оправдано, то тут не было ни одной причины, чтобы потратить столь драгоценные часы Василисиного (и Вовкиного) сна на поиски информации о человеке, который мне никто и которого я, очень может быть, больше никогда не увижу.
«Я позвоню», понимаешь! Нет, я должна была узнать все. Откуда он вернулся, чем занимается, откуда в его движениях, в его смехе взялась эта невозможная легкость, которой раньше я не замечала.