– Так что если зверь и был, то после таких стонов убёг, боясь, что и его снасильничают! – мстительно продолжил солдат.
– Иван, ты уж который год служишь, а будто к нравам дворцовым не привык! – возмутился Белов.
– Служу уж, наверное, тридцатый год, как бы не больше, а к блуду этому, Григорий Петрович, звиняйте, не привыкну! Не божье это дело – по кустам с девками прятаться и голым задом сверкать! Ибо таинство брака и зачатия священны!
– Может, и не было зачатия? – фыркнул преображенец.
– Тогда нечего и срам разводить! Ишь, удумали, как лето да погода теплая, так вечно…
– Прекрати! – резко оборвал его Григорий, внезапно вспомнив слова своей невесты. – Бубнишь, будто бабка старая!
– А хоть и бабка! Деды ́ наши что завещали? Жить, по совести, а тут… срам один, прости, Господи! – и солдат набожно осенил себя крестом.
– Ты что подсматривал, что ли? – вдруг сообразил Белов, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться.
Разговоры с этим мужиком всегда приводили преображенца в приятное расположение духа.
– Кто? Я? – Иван затряс головой. – Да что я, уставу не знаю? Хотя там титьки были…
И солдат, прислонив пищаль к дереву, выразительно округлил руки. Григорий криво усмехнулся.
– Ты оружие-то из рук не выпускай, на карауле стоишь, и на титьки особо не гляди – не ровён час, зверя пропустишь… Потом поздно будет!
– Ладно вам, Григорий Петрович, когда такое было, чтоб я подводил?
– Никогда, – Белов вспомнил, как несколько лет назад в битве со шведами Иван вытащил его, раненого с поля боя и потом вдвоем с Васькой выхаживали, точно ребенка. После Григорий добился перевода солдата под свое командование. – Потому тебя сюда и поставил. Очень Александру Борисовичу зверь тот нужен. Не просто так он вдруг появился и здесь кружит!
– Понял, Григорий Петрович, не посрамлю!
– Надеюсь, – хотя больше всего Белову хотелось, чтобы этот таинственный зверь исчез, а с ним бы и все проблемы, в последнее время сыпавшиеся на преображенца, как из рога изобилия.
От Ивана не укрылась тень, мелькнувшая в глазах молодого офицера. Он понимающе хмыкнул и, покопавшись в ранце, достал пузатую флягу.
– Вот, Григорий Петрович, держите! Вам нужнее! – по всему полку уже ходили слухи, что у Белова в судьбе что-то неладно.
Васька и тот не знал, что думать, потому Иван прибег к самому на его взгляд проверенному средству.
– Что это? – насторожился Григорий, уже прекрасно зная ответ.
– Винцо хлебное[3]. Свояченица передала. Сама делала! Чистое, говорит, как слеза! И редьку держите! – солдат с готовностью протянул туесок. – С медом тертая! Аккурат настоялась!