– Отвали, пидор! Конская морда! Отвали! – орала она.
Кажется, я бежал так быстро, как никогда в жизни.
На дворе замка было множество людей, все совершенно пьяные. Выглядели так, словно кто-то сверху направлял на них свет огромного прожектора. Инструменты лежали на земле, перед входом в паб. Посредине двора лежал разбитый штатив от микрофона, как сломанная ветка, окруженный неровным кольцом окурков и битого стекла. Мне казалось, что сейчас кто-то возьмет штатив, склеит его скотчем и сделает из него виселицу.
Сперва я не мог ее найти. Кто-то что-то мне сказал. Кто-то хлопнул по спине. В верхней части замка люди стояли, опершись о поручень, сгрудившись, наверняка они смотрели вторую часть концерта, ту, что проходила снаружи, и теперь им не хотелось никуда идти, возможно, они рассчитывали на некое продолжение. Я заметил Кафеля. Тот стоял рядом со своей девушкой, еще более худой и бледной, и непрерывно сплевывал вниз, словно хотел слюной пробить дырку в булыжниках двора.
Я увидел ее только через минуту. Она сидела на ступенях, в том самом месте, где в тот раз сидела Аська, театрально выдыхая дым и принимая к сведению, что ничего из этого – в смысле из меня и нее, – не выйдет.
Теперь Аська была там не одна. Рядом с Дарьей. И еще тремя девушками.
– Уходи отсюда, вали, – сказала Аська, держа руку на плече Дарьи. Та, похоже, недавно плакала. Долго, потому что глаза у нее опухли и покраснели, словно началась аллергия.
– Мы можем поговорить? – спросил я. Взглянул Дарье в глаза и увидел боль, и словно бы в наказание сразу же ее и почувствовал. Было это словно в тело мое воткнули гвоздь, точно между сердцем и желудком. Я понял, что единственное, для чего подхожу, единственное, что у меня выходит – это накарябать себе в голове кривой и дырявый мир, совершенно вывернутый по отношению к реальности. Когда моя глупая, убогая голова на короткий момент понимала вдруг, как на самом деле выглядит то, что меня окружает, тогда я переживал просветление. И так оно продолжается до сегодняшнего дня. Чувствую просветление от того, что я хожу на двух ногах, что другие люди – тоже живые существа, что чувствуют то же самое, что и я. Я – неисправленный экземпляр. Хуй мне в сраку. И кусок стекла.
– Мы можем поговорить? Прошу, – повторил я.
Она встала и пошла ко мне. Спускалась по лестнице, а я отступал спиной вперед, словно мы оба играли в хорроре. Немного похоже на то, как тогда, когда мы оба пропускали друг друга. И точно так же, как и тогда, все на нас смотрели.
Мы спустились почти вниз, она остановилась на первой ступеньке лестницы, наверняка затем, чтобы оставаться в поле зрения своих подруг.