– Откуда это у вас? – спрашиваю я, все еще не понимая.
– Давай, – Гжесь прячет телефон в карман. Подходит ко мне, кладет руку на плечо. – Мы должны ехать, Юстина. Пани Ядзя, я к вам заеду, или приходите к нам завтра. У меня детей бывшая жена хочет отобрать. Нужно в суд ехать.
– Она это перед домом нашла. Жена Берната. Когда он от нее вышел. Ксендз. На следующий день. На улице лежало. В полиции ее высмеяли. Сказали, мол, не имеет отношения. Высмеяли ее, – повторяла женщина и несправедливость того, о чем она говорит, меняет ее черты, выгибает лицо.
Я показываю это Гжесю, молча. И тогда вдруг вспоминаю. Словно кто показал мне фото в голове.
– В лесу. Тогда. Когда мы шли к Ведьмаку. Те дети. Ты его спрашивал. Есть ли у него буксирный трос.
– Господи боже, – выдавливает из себя женщина и давится плачем.
– Он сказал, что потерял, – говорю я Гжесю.
– Пани Ядзя. Все будет хорошо. Все будет хорошо, – Гжесь берет лицо женщины в обе руки, прижимает к своему, целует ее в щеку. Женщина снова хватает его за запястья, сильно сжимает, но Гжесь вырывается и бежит к машине. Я иду за ним с петлей грязного троса в руках. Знаю, что рука уже вся черна от смазки.
– Сделайте что-то, люди, сделайте что-то! – кричит женщина вслед нам, стоя на пороге. Я оборачиваюсь и не знаю, что сделать, какой исполнить жест, чтобы хоть немного ее успокоить.
– Сука, Юстина, – говорит Гжесь, когда мы уже гоним восемьдесят в час по узким улочкам Зыборка, не останавливаясь на перекрестках; показывает жестом, чтобы я раскурила ему сигарету. Трос лежит на заднем сиденье. Я то и дело туда оглядываюсь. Он кажется змеей.
– Этот трос. Когда мы были у Ведьмака, он вспоминал, что потерял буксировочный трос. Те дети, ты хотел им помочь. Тем двум, которые искали ведьму, Гжесь, ты, сука, слышишь, что я тебе говорю?
– Сейчас это несущественно.
– Ты говорил, что Мацюсь и остальные уже ему не помогают. Тогда кто ему помогает?
– Юстина, мои дети. Мои дети сейчас важнее всего, – он ускоряется до ста сорока. Когда колесо попадает в дыру на асфальте, мы оба подпрыгиваем. Но он не тормозит. Если сделает так снова – конец подвеске.
– Не знаю, может, он металлолом собирает, может, с миноискателем ходит. Хуй его знает. Не знаю, – говорит он и в последний момент расходится с выезжающим из-за угла «пассатом», а я давлюсь собственным сердцем.
Гжесь проносится мимо другой машины, доставки, белого минивэна, обклеенного рекламой фирмы, изготавливающей окна, похожего на машину, в которой ездит его отец.
До меня вдруг доходит, что он, возможно, совсем и не хочет туда доезжать, что он хочет со всем покончить. В этом черном голом лесу с обрубками деревьев, украшенными заплесневевшими остатками листьев.