Я хотела сводить его в кафе, но Щитно в такое время не приглашает в кафе. Потому мы пьем кофе на заправочной станции, кислый и слабый, стоя на лесном паркинге, на пустой площадке травы, окруженной деревянной, сбитой из жердей оградой. Гжесь выглядит так, словно все умерло, и только он один, не пойми зачем, должен продолжать существовать. Смотрит на исцарапанную дверь машины. Каким-то чудом он закурил, когда мы сели внутрь, выйдя из суда; может потому, что мы успели забыть о том, как слетели в кювет и как нас сюда притащил на буксире усатый монтер окон.
– Поедем к отцу, в больницу, – говорит он, втаптывая очередной окурок в старую траву, и это первые слова, которые он произносит с момента, как вышел из зала суда.
Та девушка выходила за ним. Бледная, худая и некрасивая, подросток с крашенными в огненно-рыжий цвет волосами. Шла за руку с матерью. Не взглянула на Гжеся. Взглянула на меня, но сразу опустила голову и потом смотрела только на свои сапожки.
Говорила долго, потому что говорила медленно и неловко, спотыкаясь о собственные выражения, словно разучившийся читать человек, пытающийся вслух прочесть статью в газете. Из-за битвы с польским языком, с собственным горлом и памятью она казалась честной и действительно переживающей. Все смотрели на нее с большим вниманием.
Дала показания, что Гжесь неоднократно к ней цеплялся, пытался изнасиловать, приставал, что он бросил ей в напиток таблетку и именно поэтому она предприняла неудачную попытку самоубийства. Не путалась в выдуманных датах и часах. Должно быть, заучила их наизусть, как даты на контрольную по истории. В зале не было никого, кто мог бы подтвердить, что Гжесь в тот день находился где-то в другом месте.
Чувак, который давал показания после нее, выглядел как крыса-торчок. Худые руки терялись в рукавах его слишком большой джинсовой куртки. У него было столько засохшего геля в волосах, что когда б провести по ним рукой – заискрило бы. Гжесь сказал мне, что кличка у чувака – Быль, и что он – приятель Миколая по школе. Его накрыли с той девушкой в постели, когда он вместе с Агатой и Миколаем пытались поговорить с ней о смене показаний. Тогда-то она и наглоталась таблеток в ванной. Быль дал показания, что Гжесь приставал к Магде с вульгарными предложениями, вызванивал ее посреди ночи, говорил вещи, указывающие на «тяжелое сексуальное расстройство». Что Магда была и остается его подругой, и давно уже «сильно обеспокоена» поступками Гжеся. Не смотрел Гжесю в глаза, блуждал бегающими глазками по потолку, словно следил за движением невидимой мухи.