– В следующем году будет лучше, – сказала извиняющимся тоном Агата.
– Нет, это вполне может оказаться интересная игра, – ответила Йоася, печально глядя на запакованную в целлофан коробку с уродливыми плечистыми рыцарями, из которых один чуть косил глаза на того, кто держал коробку.
Через пару часов за столом сидели уже только мы трое, с Юстиной и Гжесем. У Агаты не было сил убирать со стола, она заснула на диване. Юстина прикрыла ее одеялом. Спала она так тихо, что мне казалось, будто умерла.
– Нужно все это прибрать. Но я больше не хочу быть домашней курицей, – Юстина махнула на стол, заставленный грязными тарелками, мисками, салатницами и чашками.
– Нужно, – сказал Гжесь и добавил: – Завтра поубираем.
– Ну не знаю, – сказала Юстина и снова села за стол. Сама налила себе рюмку водки, но, вместо того чтобы выпить, несколько долгих секунд всматривалась в алкоголь.
– Как ты? – спросила Гжеся.
– Нет, ну, сука, чудесно, – ответил тот. – Как на Гавайях.
Замолчал и некоторое время глядел на лежащую на диване Агату, словно проверяя, жива ли она еще.
– Даже на звонок не ответила, – продолжил брат. – У детей наверняка есть какие-то телефоны, свои, но мне даже номера не дала. Я их даже поздравить не могу. Шалава ебаная.
– Я знаю, что это проблема, но… – Юстина замолчала. Ей было непросто на него смотреть, как и на меня. Его глаза выглядели так, словно кто-то вынул из них душу и выбросил ее на свалку. Гжесь выпил еще рюмку, без энтузиазма, как наказание. Знал, что ничем ему не поможет ни эта рюмка, ни следующая.
– Но если будешь ее ненавидеть, то никогда ничего не изменится, она никогда тебя к ним не допустит, – сказала Юстина.
– Ничего не изменит, даже если я ей жопу буду лизать. – Он вытер рот, вздохнул, поерзал на стуле. У меня и правда не было сил на него смотреть. Я глядел в телевизор с выключенным звуком, где показывали Кевина: он как раз остался один дома и бесшумно орал, глядя в зеркало. Я встал, взял пульт и сменил канал. Обернутая в золотистую фольгу женщина, сидя на картонно-деревянной декорации, вероятно, что-то пела, глядя в камеру расслабленным взглядом человека под таблетками.
Я хотел отключить, но Гжесь остановил меня, сказав:
– Оставь.
Может, ему нужно было, чтобы в комнате ощущалось еще чье-то присутствие.
– Ты должен надеяться, – сказала Юстина.
– Юстина, если хочешь, чтобы я не расхреначил все это, то не говори о надежде.
Слышно только тиканье часов и тихое потрескивание, на границе слышимости, как слабые электрические разряды, идущие в воздух от телевизора. И дыхание. В комнату вбегает Рокки, подходит ко мне, начинает обнюхивать мои носки. Я чешу его за ухом.