Фигуры в капюшонах исчезли. Зато я вижу Быля, тот стоит вдали, под фонарем, я вижу его очень отчетливо: его печальный, туманный взгляд глупой и старой собаки, вижу, как он нервно курит и боится сюда подойти. Правильно делает, что боится.
Гжесь наконец разворачивается в ту сторону, Чокнутый тоже, и Ярецкий подходит к нам. Чокнутый его не узнает, я вижу это, и странно, что не узнает, если уж знал его куда лучше меня.
Я использую момент, подхожу к Гжесю:
– Позже. Позже, старик. Пожалуйста.
– Чокнутый, – повторяет Ярецкий.
– Да иди ты! Иисусе! Ну ни хрена себе! – орет Чокнутый и кидается к Ярецкому.
– Пойдем отсюда, – говорит Гжесю Юстина. – Возможно, это была не лучшая идея.
– Погодите, – говорит Гжесь. Теперь он смотрит на Ярецкого. Но это совсем другой взгляд, чем тот, что был у него секунду назад. В нем – заинтересованность. По какой-то причине Ярецкий очень его интересует.
– Морда, ты на сколько приехал? – спрашивает Чокнутый. – Нам нужно сходить на водочку, развеяться.
Подает руку жене Ярецкого, видно, что и он ее не знает. Ни Чокнутый, ни Гжесь уже не обращают друг на друга никакого внимания.
– Пойдем, – повторяет Юстина.
– Погоди, – отвечает Гжесь.
– На пару недель, – говорит Ярецкий. – Потом возвращаюсь. Как раз получил отгулы. У моей матери сидим.
– Куда возвращаешься? – спрашивает Чокнутый.
– В Глазго, – отвечает Ярецкий.
Гжесь не хочет уходить, а потому мы стоим так близко, что прекрасно слышим весь разговор – и жена Ярецкого с нами здоровается. Ярецкий этого не делает.
Впрочем, с чего бы? Он наверняка меня и не узнает. Мы никогда не разговаривали.
Выглядит он хуже, чем я когда-либо ему желал. Гжесь кивает. Отворачивается в знак того, что мы можем идти, но в воздухе слышны три удара колокола, и все становятся на колени. Ярецкий и Чокнутый – тоже, все, кроме нас, а потому становимся на колени и мы.
– Водки бы выпить, посидеть, – говорит Чокнутый. – Даже сегодня.
– Может, лучше завтра, – отвечает Ярецкий. – У нас ребенок болен.
– Чокнутый, – говорит Гжесь.
Тот поворачивается к нему. Гжесь улыбается.
Слышен очередной удар колокола.
– Что? – спрашивает брата Чокнутый.
Все встают, крестятся.
– Я тебя убью, – говорит Гжесь.
Ярецкий смотрит на Гжеся, словно абсолютно его не понимая, но Чокнутый открывает рот, как будто собирается что-то сказать. И тогда в воздухе повисает еще один раскат колокола, и ксендз говорит:
– Подайте друг другу знак мира.
Гжесь протягивает руку Чокнутому, тот совершенно дезориентирован, а брат повторяет снова, наклоняясь к нему:
– Я тебя убью.
И прежде чем Чокнутый успевает ответить, встает и уходит, а мы идем следом, нас провожает шар света, который все еще висит над дверью, и сквозь пение, оно снова вздымается, словно ветер, кажется, это «Средь ночной тишины».