Это человек, на которого работают все остальные. Когда тот парень подошел и хотел поговорить со мной под костелом, я хотела спросить, как он меня найдет, как я должна с ним встретиться.
Но на следующий день Тобек стоял под нашим домом, опершись об огромный черный «рэндж ровер». Стоял, курил и кормил собаку с руки. Рокки махал хвостом и мочился рядом с его сапогами. Когда Тобек увидел меня, то снял шляпу и открыл дверь машины.
По дороге он молчал, притоптывал ногой в ритм громкой цыганской песни, звучащей по радио. Машина не была, с его точки зрения, хорошим местом для разговора.
Заговорил он только тогда, когда открыл дверь своего дома. Попросил, чтобы я сняла обувь, и дал мне шлепанцы.
Не хотел быть вежливым, просто ненавидел грязь.
Он встал. Потянулся. Похлопал себя по тугому брюху. Я поняла только сейчас, что в воздухе все еще висят звуки, и что издает их он: Тобек причмокивал и плямкал, прихлебывал и шмыгал носом, посвистывал и что-то напевал. Все оставалось на границе слышимости, но его тело непрерывно должно было издавать какие-то звуки.
– Вроде бы они считают, что это два разных дела, – он уже не смотрел на меня, отвернулся и хлопнул в ладоши, словно вот-вот готовился затанцевать.
– Мы должны бы говорить точнее. Говорить, о ком именно речь, – сказала я ему.
Он оскалился.
– Бернат, брат Берната, сын и Мацюсь, – говоря это, он нарисовал в воздухе два круга. – Те, кто убили Мацюса, и те, кто убили остальных, – это две разные вещи. Потому что с чего бы тем, кто убил хороших людей и убил бандюгана, быть одним и тем же человеком.
– Еще не понятно, погиб ли кто-то, кроме Берната.
– Если кого-то невозможно найти, значит, он мертв. Значит, он – муло.
Тобек снова уставился на картину.
– Да, – кивнула я.
– Кто так думает? – спросил он.
– Полиция, и не только, – ответила я через какое-то время. Начинала чувствовать себя словно на допросе.
– Ты тоже так думаешь.
– Томаш так думает.
– И его сыновья. Муж твой, – отозвался он.
– Да, – согласилась я, но понятия не имела, к чему он ведет.
– Ты тоже так думаешь.
– Не знаю. Я не знаю до конца, кто такой Мацюсь. То есть знаю чем он занимался. Но не знаю, кто он такой, – я закурила еще одну сигарету. Вокруг нас поднимались белые, густые облака дыма. Он курил как подорванный красные мальборо-сотки; наверное, выкуривал по три пачки в день. Я курила с ним вместе и через десяток минут горло у меня стало сухим, как камень. Его это не трогало. За одну затяжку он всасывал до четверти сигареты, широко открывая рот, выпускал тучу дыма, который сразу же снова втягивал носом.