– Я его накормил, – говорит он.
– Что? – спрашиваешь ты, потому что сперва не понимаешь.
– Я так и сделал. Накормил его. Показал ему Бога, а потом накормил, – говорит он.
– Ты показал ему Бога, – повторяешь ты.
– Да, – говорит он. – У нас были такие бумажки, что показывают Бога. Вкладываешь такую в воду. Святые бумажки. Он выпил воды и увидел Его. И тогда я ему сказал, чтобы он съел тело сына своего. Когда он выпил воду, то понял. Я вырезал кусок, из ноги. Немного. Чуть больше, чем облатка.
– «Мы имели»? – с трудом спрашиваешь ты, голова у тебя трясется от плача.
Что-то длинное, металлическое и холодное прикасается к твоей голове. Поток еще сильнее ускоряется, еще сильнее темнеет.
– Это наибольшая милость, какая есть. Съесть тело сына. Быть как Авраам, – говорит Ведьмак.
Я прикрываю глаза.
– Бог спрашивает тебя, чего ты хочешь. Не лги, – слышишь ты.
– Правды.
Я не прошу о многом. Хотел бы просто откатить время назад.
Хотел бы откатить время на три года, до момента, когда узнал Юстину. Только и всего. Попытаться снова. Сделать что-то, не сидеть без движения, позволяя себя лечить и кормить. Расхерачить реальность так, чтобы у меня руки отпали. Быть там. Удержаться в этом бытии. Не потерять, что я имел. Клянусь, если бы удалось откатить время назад, я бы делал все, что ненавижу, с таким запалом, будто я это люблю. Я бы работал в худшей корпорации мира и выдумывал бы слоганы для экстремально ядовитой, канцерогенной и обеспечивающей привыкание биодобавки в детское питание и говорил бы всем, что люблю это, что это – лучшая вещь на свете. Сделал бы все, чтобы удержать мою жизнь. Удержать ее в любом смысле этого слова. Я бы не прогнулся. Клянусь.
Взглянем реалистично – это не слишком-то серьезное условие. Некоторые, получи они такую возможность, наверняка просили бы больше. Отступить на восемьдесят лет, чтобы поехать в Германию и убить Гитлера или хотя бы Боно из U2. Я? Алло, я тут, в очереди. Да, я. Прошу вас, дайте мне шанс. Я не хочу спасать мир. Мне нет до этого дела. Мне хватит просто три года назад. Чтобы спасти свою жизнь. Чтобы не прогнуться.
Вот только есть одно «но». Нельзя вернуться к какому-то моменту в своей жизни отчасти. Это двоичная система. Встречаешь приятеля по лицею, которого ты с той поры не видел – и начинаешь разговаривать с ним так, словно вы все еще в лицее. Другой возможности просто нет. Иначе вы не умеете. Точно так же, когда человек через годы возвращается в место, где был ребенком, то он сразу же снова становится им снова. Когда возвращается в место, где был безволен – снова становится безволен. Тесто, которое мы вливаем в форму в виде звезды, принимает форму звезды. Тут нечего размышлять. Это наипростейшие вещи на свете.