Точно так же, если бы я отступил на три года, то все еще был бы собой. Совершил бы те же самые ошибки. В критических точках, когда нужно было бы что-то сделать, я бы поступал как обычно. Боялся бы. Выпускал бы все из рук. С открытым ртом, как дебил, смотрел, как оно разбивается об пол.
– Скажи, о чем ты думаешь, когда так вот отсутствуешь? – спрашивает Гжесь.
Подает мне банку энергетика. На банке напечатан дьявол, лист конопли и голая баба. На вкус – как освежитель воздуха, смешанный с порошковым лимонадом. Мы стоим неподалеку от озера, у одного из домов, мотор выключен, фары тоже. Не знаю, выходим ли мы или просто кого-то ждем, не имею ни малейшего понятия. Нет смысла спрашивать об этом Гжеся. Нет никакого смысла.
– Я думал о своей жене.
– Это хорошо. Я стараюсь не думать о своей.
– Ты мне завидуешь, – говорю я, и тогда он оборачивается и некоторое время на меня смотрит, словно я обосрался.
Делает тише радио, по которому транслируют песню Acid Drinkers.
– Я никогда тебе не завидовал. У тебя жизнь спущена в унитаз. Ты делал глупости. Не хотел себе помочь. Мы – хотели тебе помочь. Всегда. Достаточно было позвонить, – говорит Гжесь.
– Слушай, даже не начинай насчет этой помощи.
Нет смысла разговаривать, особенно искренне, особенно о семье, о себе, потому что это ни к чему не приведет. Мы, самое большее, снова подеремся. Как я уже говорил, я хорош в том, чтобы доводить дела до безнадеги.
– Может, я немного завидую тебе из-за Юстины, потому что она классная женщина, красивая, крепкая, – говорит он. – Но я не могу смотреть, как ты все расхреначиваешь. Как ребенок. Сидишь и ебашишь по всему вокруг молотком. Бессмысленно. Я делал то же самое, может – поэтому.
– Я тоже не могу на это смотреть.
Он фыркает и давится дымом. Наклоняется к рулю, пытается стукнуть себя по спине.
– Ты хуевый, словно кабаре, – говорит он тихо сквозь перехваченное горло, пытаясь избавиться от дыма.
– Каратель. Ты сказал, что он не только мстил?
– Именно, – отвечает Гжесь, всматриваясь в темноту между домами. Сразу начинает нервничать. Сжимает руку на рулевом колесе. – Он исправлял вещи. И мне всегда это нравилось. Этот подход. Что можно что-то исправить.
Кто-то выходит из-за дома. Идет неторопливо, его лица не видно, оно заслонено капюшоном и шарфом. Он осматривается, словно за ним следят, а может, все в Зыборке так осматриваются, когда вечером выходят из дома. Сперва я его не узнаю, вижу только, что это мужчина моего возраста или чуть постарше, в зимнем пуховике с капюшоном, в джинсах и зимних сапогах. Гжесь поворачивает ключ в замке зажигания и въезжает во двор, чтобы развернуться. Всматривается в этого мужика, который, чуть прихрамывая, исчезает в темноте. Гжесь снова заводит машину. Мы едем в ту сторону, куда ушел мужик.