Граница (Горлецкий) - страница 27

За столом президиума нас сидело двое: Вахид и я. Собрание началось. Приняли в комсомол Кадыра, Навруза и Ашура.

В дверях появилась Савсан. Айдар заметил ее и стал между парт протискиваться к ней. Он добрался до задней парты и сел. А в это время кто-то протолкнул Савсан вперед.

Вахид постучал по столу карандашом и объявил:

— В комсомол желает вступить Савсан.

Зал зашумел, оживился. Люди заулыбались, задвигались и повернули голову к ней.

— Савсан, подойди к столу, — попросил Вахид по-таджикски.

Девушка выпрямилась и шагнула вперед. Голова ее была высоко поднята. Лицо пылало. Ее провожали и одобряющие улыбки друзей, и гневные, осуждающие взгляды некоторых женщин и стариков. Но в эту минуту она никого не видела.

— Ближе, Савсан, ближе, — звал ее Вахид.

Савсан еще раз шагнула и еще выше подняла голову. Ей было нелегко. Она собрала все свое мужество и все свои силы.

Я взглянул на Айдара. Он приподнялся. В глазах сверкали недобрые огоньки.

Вахид попросил Савсан рассказать свою биографию. Девушка молчала. Учитель стал задавать ей самые простые вопросы: где родилась, когда, кто ее родители, но она будто потеряла дар речи.

Айдар был как на иголках. Он то опускал голову, то поднимал, то вытягивал шею, заглядывая вперед. Наконец, не выдержав, он крикнул:

— Савсан не хочет комсомол!

Все зашумели, заволновались. И трудно было разобрать, кто что говорит. Савсан повернула недоумевающее лицо к собравшимся и затаив дыхание слушала. Кто-то обидным словом, как ножом, кольнул ее. И страх прошел. Савсан побледнела.

Она подбежала к столу и громко крикнула:

— Хочу комсомол!

Потом обернулась, шагнула вперед и, сжимая кулаки, повторила решительно и отчаянно:

— Хочу!

И вновь все в зале зашумели.

— Тише, товарищи! — сказал Вахид, подняв руку, и в наступившей тишине, обращаясь к Савсан, спросил: — Ленина знаешь?

— Ленин — моя. Комсомол — моя! — выкрикнула девушка и с силой прижала руки к груди.

За то, чтобы принять Савсан в комсомол, голосовали не только комсомольцы, но и парни и девушки, не вступавшие в комсомол; поднимали руки даже старики.

Сары-Сай вынимал из тандыра обгорелые лепешки и складывал их на разостланную цветную тряпку. Слоистая юрка лепешек быстро росла. Руки у него были жилистые, волосатые, с закатанными по локти рукавами. Заметив меня, он добродушно заулыбался, показывая свои белые зубы.

— Ай-яй-яй. Почему так долго не заходите?

В моих руках были новые армейские сапоги.

— Это тебе, муаллим, — сказал я. — Ты ведь совсем босой. Переводчику нельзя ходить в таких рваных чувяках.

К моему удивлению, Сары-Сай наотрез отказался от сапог. Он уверял меня, что чувяки давно починил, а в сапогах не привык ходить. Я уговаривал его, но он хмурился, сдвинув свои косматые брови.