На обратном пути тоже не обошлось без происшествий.
Мир-Мухамедов вел три навьюченные лошади, которые были связаны между собой поводьями. На подъеме тропы он сбил камень, который покатился под ноги передней лошади. Она испугалась, поднялась на дыбы и полетела в пропасть, потянув за собою остальных двух. Обрыв был пологий, но такой глубокий, что лежащие на дне лошади казались совсем маленькими.
Наклонившись, все с тревогой смотрели на дно ущелья, по которому, грохоча, катилась река.
Красноармейцы связали веревки и, как в колодец, с трудом спустили в ущелье Мир-Мухамедова, потом меня, Вахида, Кравцова.
Одна лошадь погибла, остальные две упали в рыхлый снег и теперь стояли возле самой реки. Мешки послетали с них и лежали в разных местах. Я внимательно осмотрел стену ущелья. Кверху от самой подошвы горы до тропы шла ободранная, коричневато-красная, изрезанная трещинами с выпирающими выступами, карнизами, выемками скала. Поднять мешки при помощи веревок еще можно, а что делать с лошадьми? Как их отсюда вывести?
Мир-Мухамедов осматривал ссадины и раны коней:
— Как же теперь? Куда их?
— Ворон ловил, растяпа, — кричал Кравцов. — Теперь как хочешь поднимай, но чтобы кони были наверху!
Так и не решив, что делать с лошадьми, мы по одному взваливали на себя мешки и метров пятьсот с невероятными мучениями поднимались по обрыву. Первым с мешком лез я. Глянешь вверх — еще далеко. Вновь осторожно передвигаешь ноги. Поднимешь ногу на камень, а тела поднять не можешь. Отдохнешь — и снова вперед, пока не доберешься до того места, куда достает веревка. Привяжешь мешок, и красноармейцы поднимают его на тропу.
Когда все мешки оказались наверху, мы с Кравцовым и Мир-Мухамедовым стали думать, как вывести лошадей. Был один выход: по реке обогнуть нависшую над водой скалу. Но это был опасный путь. Река глубокая и бурная. Она гнала свои зеленоватые волны с такой бешеной быстротой, так била их о каменные пороги, что, попав туда, можно и не выбраться. А потом страшно было окунуться в ледяную воду — закоченеешь немедленно.
— Садись на лошадь и плыви, а я посмотрю, как это у тебя получится, — ворчал Кравцов. — Потом вернешься и вторую переправишь.
Мир-Мухамедов посмотрел на Кравцова расширенными зрачками, как на сумасшедшего. Но другого ничего нельзя было придумать, и он начал сталкивать коня в воду. Конь упрямился, фыркал, вставал на дыбы. Тогда я столкнул другую лошадь и вскочил на нее. То же самое удалось сделать и Мир-Мухамедову. Течение подхватило нас и понесло с огромной быстротой, швыряя из стороны в сторону, обдавая брызгами. Ноги были в воде, и казалось, что колени кто-то сдавливает, как клещами. Иногда лошади совсем уходили под воду, и нас с головой накрывало волнами. Но мы крепко держались за седла, зная, что, если слетишь с коня, погибнешь. Вот ущелье. Мы направляем туда коней, и нас выбрасывает на берег.