Чекмай повел Павлика в свою комнату, где у него были чернильница с пером и неполная десть бумаги.
— И вот что! Мамлей велел тебе отдать! — Павлик достал из-за пазухи образ в серебряном окладе и лампаду.
— Я храм Божий строить еще не собираюсь, — сказал Чекмай.
— Он это из мешка вытащил!
— Какого еще мешка?
— С гречневыми крупами!
Поняв, что Ластуха обнаружил имущество, явно у кого-то похищенное, Чекмай распорядился:
— Это добро — тоже князю в приказ! Пусть подьячие поищут — не поминалось ли в каких описях. Беги!
У него хватало забот по хозяйству — и он даже был рад этим заботам: хоть что делать, лишь бы отвлекаться от пропавшей сабли. Но как совладаешь с мыслями?
Ему все более казалось, что саблю вынес Петрушка Кутуз, а теперь Кутуза отправят на тот свет — и концы в воду. Оставалось понять — как это связано с Никишкиной раной.
Чекмай следил, как размечают место, где встанет сарай при новой конюшне, когда к нему подбежал Гаврила. В обеих руках он нес по узлу.
— Я их привел!
Подошла Настасья с дочками и с Олешенькой. У них тоже были при себе узлы с имуществами.
— Матушка у нас умница! — с понятной гордостью сказал Гаврила. — Как только услышала, что Чекмай велит прийти, так без единого слова собралась.
— И верно, что умница, — согласился Чекмай и улыбнулся Настасье. Та от волнения покраснела.
— Дементия с Фролкой я там пока оставил, — продолжал Гаврила. — Не понравился мне один молодец. Раза три мимо ворот прошелся. Может, сестриц выглядывал. А может, и нет. Коли что — Дементий с ним справится.
— Коли тот молодец против Дементьева кулака не вытащил нож.
— Ну так Дементий — не дурак, на нож не полезет.
— Стойте тут, — велел Чекмай, — а я к княгине. Пусть укажет, где вас селить. Постой! Где Авдотья?
— Авдотьюшка наша к родне уплелась, — тут же донесла Настасья. — Сказывала, они там вместе собирались на богомолье. А что ей! Сынишка пристроен, так и можно, хвост задрав, по Москве шататься!
— Она в зрелых летах, самое время Богу молиться, — сказал Гаврила. — Она ведь, поди, старше тебя.
— Понятное дело, старше! Да и намного!
Это было обычное милое женское вранье. Настасья хотела выглядеть перед Чекмаем молодой женкой; ну и что с того, что сынку скоро двадцать шесть? Могла ж родить в шестнадцать? А иные и в пятнадцать рожают!
Чекмаю не было дела до Настасьиных годков. Он пошел к княгине, попросил выслать комнатных баб и девок вон, рассказал, что дурные люди, похитившие саблю, могут причинить вред двум женщинам с их детьми.
— Так ведь Настасья — за Митей, — сказала княгиня. — Неужто он?..