— Баба, — мрачно сказал Мамлей. — Баба это. На бабу всегда ловят…
— Баба… — потерянно повторил Чекмай. — Да что ж он за дурак такой? Как я мог воспитать дурака?..
— Чекмаюшка, ты поди, забыл, как оно бывает, когда баба дразнится, а не дает, — объяснил Мамлей. — Тогда и разум потерять недолго. А, может, и вовсе не знал. Ты-то молодец знатный, тебе всегда они давали.
— Да не до баб мне было, других забот хватало…
— Подвели нашему Гаврюшке красивую бабу, научили ее, — продолжал развивать свою мысль Мамлей. — Кабы не жемчуг — мы бы ввек не догадались.
— Коли так — получается, что Кутуз ни в чем не виновен? — спросил Смирной.
На лестнице послышались шаги.
Вошел Павлик.
— Он тут, поди, все закоулки знает, — уныло сообщил он. — Я только в бочки с водой не заглядывал, а так все оббежал.
— И что ж ты мог увидеть впотьмах? — спросил Ластуха.
— У меня глаз — как у кота! Он как-то проскочил к калитке. Я туда добежал, там сторожа не было — отошел по нужде. А псы Гаврилу знают.
Павлик сел на пол, пригорюнился.
— Нет, Ермолай Степанович, тут Кутуз потрудился, — возразил старому подьячему Ластуха. — Коли сбежал — стало, и виновен. Тут непременно был сговор. Баба научила Гаврюшку взять саблю, а Кутуз перед тем поджег сарай.
— Нет, не баба! — воскликнул Павлик. — Не родилась еще та баба, чтобы меня с толку сбить! Дуры они! А помните, как Чекмай посылал Гаврилу к Супрыге? Должно быть, Гаврила не все нам тогда рассказал! Что-то еще меж ним и Супрыгой было, коли проклятый подьячий его для такой службы нанял!
— А жемчуг? — спросил тогда Ластуха.
— Так Супрыга ему бабу и подвел! — продолжал развивать свою мысль Бусурман. — Все сходится, братцы. Никишка видел Гаврилу с саблей, побежал за ним в калитку, налетел на нож…
— Что ж он молчит? Что не сказал про Гаврилу? — спросил Ермачко.
— Потому и молчит — Гаврила-то ему родня, — Ластуха вздохнул. — Мне Гаврила как-то объяснял, что парнишка ему родным дядей приходится. Вот Никишку жаль. И должен бы правду сказать, а не может…
— Жаль, — согласился Ермачко. — Только тут кто-то один лишний — либо баба, либо Кутуз. Ежели Гаврила привел бабу на двор — она и могла поджечь сарай.
— Кутуз поджег, — настаивал на своем Ластуха. — И думал — ему за то хорошо заплатят. А его… Эх…
— Баба.
— Кутуз.
— Баба.
Чекмай молчал.
Он и не подозревал, что бывает такая невыносимая тяжесть на душе.
— Моя вина, — сказал он наконец. — Прозевал парня. Пойду к князю — пусть как хочет, так и наказывает.
— Погоди ты. Успеешь еще покаяться. Давай-ка еще раз все обдумаем, — предложил Ластуха. — Складно ли получается. А, Ермолай Степанович?