— Скажу Сидоровне, пусть откопает для тебя в сундуках иную одежку и колпак. Ступай, потом позову.
Выпроводив Смирного, Чекмай стал думать — кого бы еще взять на похороны. У него на примете был состоявший при нем для услуг шустрый молодой Климка, был старый опытный дед Федот Иванович по прозванию Корноух, вместе с которым воевали; Федота пристроили в должность истопника. Был еще истопник Поздей, тоже надежный…
Тут Чекмай опомнился. Если увести на похороны всех истопников — кто останется в хоромах княгини и княжон? Дворовых туда пускать нельзя — только тех, кто воистину заслуживает доверия.
Так что взять он решил Смирного, Климку, Глеба, Дементия, Гаврила тоже мог пригодиться. Но поди знай, сколько литвинов сбежится на похороны.
— К твоей милости тот человек, что Смирного приводил, — сказал, заглянув в дверь, Климка.
— Впускай.
Вошел Павлик.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что нашелся Мамлей Ластуха? — недоверчиво спросил Чекмай.
— Сойди во двор, увидишь.
Чекмай не сошел — сбежал. Очень хотелось поскорее увидеть старого боевого товарища. И замер на последней ступеньке.
Бусурман указал на двух мужчин, торчащих у крыльца. Боевого товарища среди них не было.
— Вот тебе один Мамлей Ластуха, — сказал Павлик. — Найден у Варварских ворот, служит сторожем у попа. Вот тебе и другой Мамлей Ластуха. Сей — перевозчик, возит на лодке людей и грузы по Яузе в Замоскворечье и обратно.
— Батюшки-светы, а я-то думал, что на всю Москву один лишь Мамлей Ластуха и есть.
— Ластух я нашел четверых, могу еще поискать. Мамлеев в Рядах тоже немало, — доложил Павлик.
— Батюшки-светы… — повторил ошарашенный Чекмай. — Простите, люди добрые, Христа ради, что вас понапрасну побеспокоили. Климка! Принеси два лоскута бумаги! Сейчас отблагодарю за беспокойство…
И тут раздался громовой хохот.
Лишь один человек в мире умел так хохотать! И он сейчас прятался под крыльцом.
— Ах ты ж негодник! — заорал Чекмай, за руку вытаскивая оттуда счастливого своей проделкой товарища. И они крепко, крепче не бывает, обнялись.
Павлик стоял в стороне и усмехался. Два мнимых Мамлея Ластухи тоже от души веселились.
— Где он тебя сыскал? — спросил наконец Чекмай.
— На все воля Божья. В Кремле, в Успенском соборе, я там пономарь.
— Но как? Как?
— Его спрашивай.
Чекмай повернулся к Бусурману.
— Весьма просто, — сказал тот. — Я пошел за советом к знакомому попу. Он всякое повидал, мог подсказать, как вести розыск. И тут он чуть не за руку дядю Мамлея выводит.
Павлик, которому было не более двадцати пяти лет, имел основания называть пятидесятилетнего Мамлея дядей.