Чекмай, закопченный, в прожженной рубахе, взбежал к ним.
— Ну, кажись, избыли беду! — крикнул он. — Матушка княгиня, ступай с детками в опочивальню, тут глядеть более не на что.
— Дознайся, как вышло, что сарай загорелся, — сказал князь.
— Дознаюсь. И завтра же закажу водозаливную трубу с насосом, получше казенных. А ты тоже ступай в опочивальню. Тебе долго стоять вредно, — напомнил Чекмай.
— Твоя правда.
Дворня тушила раскиданные по земле доски. Огонь еще жил в середке бывшего сарая, но был бессилен.
Чекмай вместе с князем вошел в опочивальню, придержал его под локоть, помогая сесть, — как он и думал, нога князя от стояния разболелась.
— Совсем я стал старый, хворый и жалкий… — князь вздохнул. — А тут еще приказные дела… А мне бы отдохнуть наконец…
— Знаешь, где мы с тобой отдохнем? — спросил Чекмай.
— Да уж знаю… Чекмай!
— Что?
— Ослеп я, что ли, на огонь глядя?
— А что?
Чекмай проследил направление княжьего взгляда и воскликнул:
— Что за бесовщина?!
Со стены, с персидского ковра, пропала драгоценная княжья сабля.
Сарай прогорел, дворовые ворошили угли. Оба здания, старое и новое, а также другой сарай, клети и конюшни удалось отстоять. Чекмай вышел на гульбище, сверху оглядел пожарище, прикинул расстояние от забора до сарая с разных сторон и вернулся к князю. Тот ждал в опочивальне.
— Отпусти меня, — тихо сказал Чекмай. — Отпусти, Христом-Богом прошу. Возгордился я, думал, мне все по плечу. А старость — вот она, острый разум притупила…
— Какая старость? Ты всего года на полтора старше меня… — и князь задумался.
Он редко гляделся в зеркало, да и зеркала в опочивальне княгини были невелики и тусклы. И что толку любоваться на свою седину? Тело — то воистину постарело, да и немудрено — столько боевых ран! Порой только с посохом и пройдешь по дому.
Князь знал — иной в сорок шесть лет, палимый телесной страстью, женится на молодой, она еще полдюжины детей народить успеет. Он же в сорок шесть лет — верный муж княгини Прасковьи Варфоломеевны, а на молоденьких девок даже не глядит.
— Отпусти, — повторил Чекмай, глядя в пол.
Князь понимал — старого друга, почти брата, гложет стыд. А стыд можно победить, как побеждают лесной пожар, — пустить навстречу огню иной, более сильный огонь. Он такое видел в своей «Пурехской отчине».
— Помнишь, как ты однажды ушел с отрядом в поиск и пропал? — спросил князь. — Когда Глеб уже уговорился с попом об отпевании?
— Помню…
— Я тогда в церкви был и молил Бога: хоть бы ты, увидев, что поиск безнадежен, плюнул на все и вернулся, и молодцов живыми привел… Будет другой поиск, все будет для живого человека! А рядом случился кто-то, даже имени его не знаю. А молился я вслух — о том, чтобы ты вовремя отступил и вернулся. И тот человек очень тихо сказал: «Чекмай не умеет отступать». А на другой день ты с отрядом и с языком вернулся. Помнишь — как твои орлы побежали к церкви и пляски на паперти затеяли?