— Да на что мне княжья опочивальня?!
— Кутуз, все сходится. Ты встретил в Москве человека, который знает, что ты беглый монах. И вы сговорились — ты ему окажешь услугу, а он тебя не выдаст. Ведь так?
— Не так…
— Кутуз, подумай сам — на черта ты нам сдался? — совсем по-простому обратился к столяру Ластуха. — Нам нужен тот, кто тебя послал…
— Никто меня не посылал! Никто!
— Ты что орешь? — спросил Ластуха. — Коли сам — на что тебе понадобилось воровать саблю? На войну ты, что ли, собрался?
— Господи Иисусе, какую саблю?
— Ту, что висела в княжьей опочивальне! — вдруг заорал Павлик. — На ковре! Ты ее высмотрел, а потом за ней притащился… Молчи! Все равно ее продать не сможешь! Ее вся Москва знает! Лучше добром верни!
— Не брал я вашу саблю! Не нужна она мне!
— А кому нужна?! — чуть ли не хором спросили Мамлей и Павлик.
— Хватит! — крикнул Чекмай. — Будет вам дурака валять! Начинаем сначала! Как ты, сукин сын, сегодня в доме оказался? В ворота не входил, в калитку не входил — выходит, есть еще способ?
— Да ночевал я в этом доме! Ночевал! Вот тут — и армяком укрылся!
Чекмай поглядел — точно, в углу светлицы валялся на полу старый армяк.
— Другого места не нашел?
— Так я вам сказываю — чужой я на Москве! Вон, добрые люди со Жданом Ивановичем свели — а более я никого, поди, и не знаю. А угол в подклете снял у первой попавшейся бабы. Дурак я, что с ней связался!
Слово за слово — выяснилась смехотворная правда. Баба, уразумев, что Кутуз не женат, стала ему навязываться. Он, хоть и сбежал из обители, а про обет целомудрия помнил. До завершения работ на княжьем дворе он не имел возможности более разумно искать себе жилище. Когда же баба вконец допекла — стал ночевать в недостроенном доме, принося с собой пропитание.
— Не верю, — сказал Павлик. — Когда баба молодца хочет — он и опомниться не успеет, как она его на себя уложит.
— И я того же мнения, — подтвердил Мамлей и основательно зевнул. — Чекмаюшко, отпусти, Христа ради! Ведь точно — как старый мерин, стоя засну!
Чекмай задумался. И страшная мысль пришла ему в голову: если до сих пор мало кому из баб удавалось с ним это совершить, а домогались его многие, так, значит, те многие не больно-то и хотели?
— Постереги его, Гаврила, — сказал он. — Ластуха, Бусурман, за мной.
Когда они втроем спустились по лестнице и вышли на крыльцо, Чекмай сказал:
— Я ему не верю. Что он остался ночевать в доме — верю, а остальное — вранье. Вон, вишь, и бабу приплел. По-моему, он ночью вышел из дома, поджег сарай, потом проскочил в княжью опочивальню, взял саблю и переправил ее через забор.