Это было странно…
Доктор Яган Шварцоп, живя в Московском царстве со времен царя Бориса, стал истинным Иваном Ивановичем, наловчился понимать по-русски и даже сам мог многое объяснить. Гавриле удалось понять: порой у человека от сильного потрясения временно язык отнимается. И остается только ждать, пока хворый придет в себя.
— А ждать-то сколько? — спросил озадаченный Гаврила.
— Это ведомо только милому Богу…
Гаврила вздохнул, перекрестил Никишку и вышел. Коли это дело по ведомству Господа Бога — так надобно идти в храм Божий, молебен заказывать во здравие. Оставалось отпроситься у Чекмая.
Чекмай стоял у крыльца нового дома в задумчивости. Рядом был Мамлей, зевал во весь рот. И одновременно с Гаврилой к крыльцу подошел Ермачко Смирной.
— Меня все бросили, — объяснил он. — Что-то еще стряслось?
Гаврила пожал плечами — вроде бы нет; уже и того, что было этой ночью, за глаза довольно.
Смирной спросил, что произошло. Чекмай рассказал про жемчуг в переулке и у крыльца, а также про Петрушку Кутуза.
— Занятно… Уж не ради бабы ли оставался тут ночевать Кутуз? — спросил Ермачко. — Тогда можно хоть как-то увязать меж собой Кутузов ночлег и жемчуг…
— Он на полу под армяком спал, — сказал Гаврила. — Армяк и теперь там лежит.
— Армяк, может, и лежит, только это пока ничего не значит. А хорошо ли оглядели весь новый дом?
— По всему дому прошли и всюду нос сунули, — ответил Смирному Чекмай. — Ничего не нашли, а жемчуг был втоптан в опилки у крыльца, вот тут. Не получается у нас свести концы с концами.
— Ты не горюй… — сказал Смирной Чекмаю. — Ежели не бес из преисподней вынес саблю, то человек, а люди оставляют следы.
— Ты к чему клонишь, Ермолай Степанович?
— А вот к чему — ежели, скажем, я бы забрался тайно на княжий двор, то прятался бы как раз в этом доме, в комнатах, где ночью никого не бывает. Может, ел бы хлеб, может, пирог. Может, от скуки стенку бы ковырял.
— Ну так Кутуз тут прятался.
— Покажешь мне место, где сидел Кутуз.
— Покажу.
— А дай-ка я тоже пройдусь. Я был навычен делать выемки. Может, чего угляжу.
— Ну, пойдем. Хуже от этого не станет. Гаврила, идешь?
— Отпусти меня в церковь, — попросил Гаврила. — Надобно молебен заказать во здравие Никитушки. Может, полегчает ему, немота его отпустит, он заговорит.
— И то дело, — согласился Ластуха. Из кошеля на поясе он достал копейку — чтобы Гаврила от него поставил перед образом Пантелеймона-целителя за Никишку большую свечку.
Чекмай взбежал на крыльцо, следом неторопливо поднялся Ластуха. Последним шел Смирной — на каждой ступеньке останавливался, изучал щели.