У мужа…
Так! Привыкнуть, что бывшего, и почему год у меня это никаких сомнений не вызывало!!!
…у мужа… да тьфу! У Артура взметнулись брови.
— Я не привык, — с замечательным высокомерием проговорил он, — сидеть, когда мои дамы стоят. — Катя…
Дочь, смущенная и настороженно поглядывающая на меня, осторожно уселась рядом.
— Дамы? Вы только посмотрите на это! — возмутился директор. Как-то мне все это начинало живо напоминать суды над ведьмами.
Мы с Артуром перевели взгляды на зеленую поникшую макушку. Надо бы объяснить дочери, что если и творишь фигню — твори ее гордо. С высоко поднятой головой. С гордостью твори. А не вот так вот, сдувшимся шариком.
— Девочке тринадцать, — мягко начал Артур. — И…
Но его перебили:
— Вы должны отдавать себе отчет в том, что в лучшем учебном заведении страны недопустимо… — холеный палец презрительно тыкнул в Катю, — такое вопиющее нарушение!..
Мы с Артуром переглянулись. Посмотрели на дочь.
Потом на вещающего господина, который загонял что-то про высокие стандарты обучения, которым надо соответствовать, о нашей безответственности и полнейшем пренебрежением родительским долгом, а также о том что все уважающие себя родители вносят материальный вклад в какой-то специальный фонд…
— Срочно, немедленно перекрасить этот ужас. Вы, госпожа Половцева, обязаны следить за внешним видом вашей дочери! Я никак не могу допустить Катерину до конкурса в Вене, это же международный позор! Лучшая школа, гордость нашей передовой образовательной системы, и такое вот!.. Безобразие! Полная безответственность! — директор уже начал повторяться и брызгать слюной.
— Скажите, а Петр Фомич преподает хоровое пение? — вдруг перебил пафосную речь Артур.
— Конечно, нет! — возмущенно воскликнул директор, краснея толстыми щеками. — Его подход устарел полвека назад! Мы должны соответствовать высоким мировым стандартам, а не потакать выжившим из ума мамонтам!
Мы снова посмотрели друг другу в глаза. И хором сказали:
— Катя, поднимайся, мы уходим.
Нам вслед летели брызги слюны и возмущенные вопли о безответственности и прочих ужасах. По счастью, дверь в директорский кабинет была толстой и с хорошей звукоизоляцией. Так что она захлопнулась за нашими спинами — и мы смогли выдохнуть. И тихо, но в едином порыве выдохнуть:
— Сам он мамонт позорный, — это был Артур.
— Петр Фомич ему устарел, — это была я.
— Я сюда больше не пойду, — это была Катя.
— Разумеется. Никогда больше! — а это был финальный дуэт, мама и папа.
…
— Обычно я такой неприлично дорогой коньяк дарю, а не пью сам, — Артур набулькал по глотку янтарной жидкости, а теперь крутил в руках бокал и принюхивался.